Артем Драбкин - Мы дрались на бомбардировщиках. Три бестселлера одним томом

Сколько радости! Я вылетел вторым, это была такая радость – только один Алексаша Максимов впереди меня был. Вскоре я окончил программу на Р-5. Вообще-то срок обучения в училище был три с половиной года, но я обучался чуть более двух лет. Наше звено было особое. Нас всех, двадцать один человек, оставили работать инструкторами, поскольку мы и теоретически были самые сильные, и летали лучше всех. Чуть позже Сашку Максимова, хоть и летал хорошо, «по глазам» списали с летной работы. Он в училище работал преподавателем по физкультуре.

Кстати, во время обучения командиром отряда был назначен летчик, вернувшийся из Испании. Конечно, он рассказывал про испанскую войну, но у меня в памяти осталось мало: то, что там были наши истребители И-16 и что наша авиация здорово била всех. Но потом немцы подбросили туда «мессеры», и они крепко нашим «вложили». И еще, что нам нужна другая авиация. Вот такой разговор у меня остался в памяти.

Два года я работал инструктором. Выпустил группу десять или двенадцать человек на У-2. Причем ни одного не отчислил! На Р-5 тоже десять-двенадцать человек, отчислив только одного. На третий год работы инструктором война началась. Я своих выпустил уже на СБ… СБ был приятный в технике пилотирования. И скорость у него приличная. Когда он был в Испании, даже «мессера» его не всегда догоняли. Но он стал староват. Как узнал, что война началась? Был выходной. Молодежь – кто куда, а я в Саратов уехал. Услышал «война» и быстро вернулся. Летали как обычно. Я на СБ своих возил… Крепко нам врезали в 1941 году. Все инструктора, кто не был женат, все просились на фронт. Я тоже просился. Меня не пустили, и я продолжал на СБ работать инструктором. Отряд сформировали, и он улетел на фронт. Стали формировать второй отряд на Р-5. Я опять просился – и опять не пустили. Отряд улетел.

В конце 1941 года в Монино стали прибывать самолеты B-25 «Митчелл», и в начале 1942 года от нас несколько человек отпустили на них переучиваться. Мы приехали и начали изучать новые самолеты. Все мы раньше учили немецкий язык, а тут американское оборудование. Сделали надписи: «ON» – «включен», «OFF» – «выключен». Некоторые приборы и так понятны: «авиагоризонт» – видно, что это «авиагоризонт».

Меня поставили правым летчиком к замкомэску Карасеву. Он уже летал. Полет сделали. Зарулили. Наш полк стоял в лесу. Пошли в столовую, покушали. Вдруг слышу:

– Дудаков, командир полка тебя вызывает.

Прихожу.

– Ты откуда к нам приехал?

Я говорю:

– Из Энгельса. Там инструктором работал. Три года. У-2, Р-5 и СБ.

– Да? Завтра у тебя провозные…

И на другой день тот же Карасев дал один полет в зону, один или два по кругу и пустил меня самостоятельно.

Б-25 был настолько простой и хороший самолет, что мне кажется, проще, чем У-2. Два мотора, два киля в створе винтов. Он послушный был. Еще и трехколесный. Носовая стойка облегчала пилотирование. Взлетаю: дал газы, скорость набираю, беру штурвал на себя, оторвался, шасси убрал и пошел. И сажусь: сел, бежит, опускаю переднее колесо, притормаживаю, и все. Простой в технике пилотирования настолько, просто не могу сказать. Я любил этот самолет. Счастье, что я попал на него.

Сначала приходил B-25 С. Вооружение на нем было такое: нижняя башня выдвижная, на ней два крупнокалиберных спаренных пулемета. На верхней башне тоже два спаренных крупнокалиберных пулемета 12,7 мм. Надо отдать должное – пулеметы хорошие. И четыре пулемета, с которых стрелял пилот, и кабина штурмана. Правда, не на всех самолетах. Чаще в носу был один пулемет.

Когда мы начали летать, обнаружилось, что нижняя стрелковая установка, по существу, «слепая» и от нее толку нет. Мы просили пулеметы в корму. Американцы быстро отреагировали на нашу просьбу. В следующий самолет тип «D» в самую корму поставили пулемет.

А потом, где-то уже, наверно, в 1944 году, на тип «G» они поставили в корму два спаренных пулемета. Нижний совсем выбросили и поставили по одному пулемету с боков в окна… Из них могли стрелять стрелки. Вот такое вооружение. И экипаж стал не пять человек, а шесть…

Линия фронта проходила под Москвой, в районе Гжатска. Бомбим мы, допустим, Вязьму или Смоленск, прожектора ловят самолет и начинают по нему бить зенитки, но сбивали редко. Наш вырвался, а к нему сзади Ме-110 пристраивается и, ориентируясь по выхлопам из патрубков, топает за нашим на аэродром. Приходит наш самолет на аэродром, бдительность падает, пулеметы убирают. А Ме-110 подходит и расстреливает. Так сбили несколько самолетов. Нас сразу же оповестили. Слава богу, меня ни разу не атаковали.

Уже после войны, когда я командовал 22-й дивизией, у меня было четыре полка: три на Ту-16 и четвертый на Ту-22. Вот этим полком командовал Алексей Григорьевич Гомола, выше меня на голову, шире в плечах, красавец. Тоже всю войну пролетал.

Сидим, разговариваем. Он говорит:

– И меня сбили под Серпуховом. После четвертого разворота подошел «мессер» и как дал! Стрелка убил насмерть. Слава богу, мимо меня прошло. На брюхо посадил. Вернее, шасси вытащил, но оно сложилось, и я на брюхо…

А я рассказал ему, как я сбивал немцев. Был такой случай. В нашей 222-й ад дд (4-я гад дд) было три полка. Наш, 125-й, в марте 1943-го стал 15-м гвардейским (потом стал именоваться 15-й гвардейский Севастопольский Краснознаменный), 37-й стал 14-м гвардейским. А еще полк, не помню, как он раньше назывался, стал 16-м гвардейским. Наш полк перебросили в Чкаловское…

Если мы с севера возвращались, то выходили на Клин, Загорск, и кто в Чкаловское, кто в Монино. Если возвращались с юга, то выходили на Серпухов, шли по Оке и опять на свой аэродром. Не помню, то ли Вязьму, то ли Смоленск бомбили. Превышение над уровнем моря до четырехсот метров. Ну и идем домой, прошли Клин. Стрелок-радист говорит:

– Командир, сзади-ниже все время идет самолет.

Я говорю:

– Да-а-а-а?! Смотри, батя, не зевай!

Вася был старше меня на семь лет, я его «батя» звал. Включаю радиовысотомер. Четыреста пятьдесят, четыреста двадцать пять, ниже я не могу спускаться. Спрашиваю:

– Что у нас?

– Идет на нашей высоте и приближается.

Я говорю:

– Да-а-а-а?! Не зевай. Сейчас сыграю «Сулико».

Беру и выпускаю закрылки. У меня минимальная скорость, на которой я могу держаться в воздухе, меньше, чем у истребителя. И он, чтобы не проскочить меня, делает отворот вправо, и луна осветила фашистские кресты! «Батя» не выдержал, как дает длинную очередь! Я спрашиваю:

– Ты не в своего стрелял?

– Нет, командир. «Мессер», я видел свастику. Вон, горит на земле!

Я говорю штурману:

– Пометь это место.

Истребитель близко подошел, и длинная очередь, возможно, убила летчика. Летчик на ручку навалился, а земля-то рядом была, ударился. И загорелся. Прилетаем, докладываем.