Георгий Бердников - Чехов

7 июля распрощались с дачей и уехали с Ольгой Леонардовной в Ялту, где она пробыла до 19 сентября. Работа над "Вишневым садом" идет, но медленно. В театре волнуются, нетерпеливо ждут пьесу. 22 августа артист А. Л. Вишневский, ведавший хозяйственными делами Художественного театра, большой друг Антона Павловича и Ольги Леонардовны, пишет ей из Москвы в Ялту: "Без Чехова существовать нельзя. Я вижу отсюда, как мой друг детства относится к этой подчеркнутой фразе, но мне решительно все равно, ибо если Чехов не даст нам пьесы, которая должна быть поставлена сейчас же после "Юлия Цезаря", то я откажусь от заведования хозяйственной частью, ибо при этом громадном бюджете, какой в данное время, можно будет только просуществовать с Чеховым. Если это будет — мы спасены!" А Чехов утешал театр, говоря, что пьесу даст, и если немного опоздает, то это не беда, так как обстановочную часть в пьесе он свел до минимума. Только во втором акте рассчитывал получить настоящее зеленое поле, и дорогу, и необычайную для сцены даль. 15 сентября пишет: "Пьесу я почти окончил, но дней 8-10 назад я заболел, стал кашлять, ослабел, одним словом, началась прошлогодняя история".

Завершающий этап работы над "Вишневым садом" был тоже трудным. И дело было не только в болезни, в непрекращающейся физической слабости. Антон Павлович особенно тщательно шлифовал пьесу. Он дважды переписывал ее, внося все новые и новые изменения, все откладывая и откладывая посылку "Вишневого сада" в Москву. "Лошадка моя, не пиши мне сердито-унылых писем, — говорит он 9 октября Ольге Леонардовне, — не запрещай мне приезжать в Москву. Что бы там ни было, а в Москву я приеду, и если ты не пустишь меня к себе, то я остановлюсь где-нибудь в номерах. Дусик мой, здоровье мое гораздо лучше, я пополнел от еды, кашляю меньше, а к 1-му ноября, надеюсь, будет совсем хорошо. Настроение у меня прекрасное. Переписываю пьесу, скоро кончу, голубчик, клянусь в этом… Уверяю тебя, каждый лишний день только на пользу, ибо пьеса моя становится все лучше и лучше и лица уже ясны".

Наконец 14 октября отправлена в Москву телеграмма: "Пьеса уже послана. Здоров. Целую. Кланяюсь. Антонио". Начались новые волнения, связанные уже с рождением спектакля.

Как всегда, Чехова волновало и беспокоило прежде всего общее истолкование его пьесы и состав исполнителей. 21 октября пишет Ольге Леонардовне: "Сегодня получил от Алексеева телеграмму, в которой он называет мою пьесу гениальной; это значит перехвалить пьесу и отнять у нее добрую половину успеха, какой она, при счастливых условиях, могла бы иметь. Немирович не присылал мне еще списка артистов, участвующих в пьесе, но я все же боюсь. Он уже телеграфировал, что Аня похожа на Ирину; очевидно, хочет роль Ани отдать Марии Федоровне. А Аня так же похожа на Ирину, как я на Бурджалова. Аня прежде всего ребенок, веселый до конца, не знающий жизни и ни разу не плачущий, кроме II акта, где у нее только слезы на глазах. А ведь М. Ф. всю роль пропоет, к тому же она стара. Кто играет Шарлотту?" Тревожные письма идут к Станиславскому и Немировичу-Данченко. "Почему ты в телеграмме говоришь о том, — пишет он Немировичу, — что в пьесе много плачущих? Где они? Только одна Варя, но это потому, что Варя плакса по натуре, и слезы ее не должны возбуждать в зрителе унылого чувства. Часто у меня встречается "сквозь слезы", но это показывает только настроение лиц, а не слезы".

Но пока это все опасения. А первое огорчение, связанное с "Вишневым садом", было вызвано публикацией в "Новостях дня" информации близкого Художественному театру критика Н. Е. Эфроса, который, пересказав пьесу, многое переврал, исказив ее смысл и содержание. На Чехова это произвело удручающее впечатление. Статейку Эфроса стали перепечатывать другие газеты. Чехов пишет: "…если бы я знал, что выходка Эфроса подействует на меня так нехорошо, то ни за что бы не дал своей пьесы в Художественный театр. У меня такое чувство, точно меня помоями опоили и облили". Несколько позже: "У меня такое чувство, будто я растил маленькую дочь, а Эфрос взял и растлил ее".

Другое огорчение было связано с публикацией "Вишневого сада". Все началось хорошо — Горький и Пятницкий взялись опубликовать пьесу в очередном сборнике "Знание", предложив Чехову повышенный гонорар — 1,5 тысячи с листа. Для этого им пришлось, чтобы не было нарушения договора с Марксом, разрешавшего публикацию новых произведений лишь в периодических изданиях и изданиях благотворительных, объявить этот сборник благотворительным. Публикация затянулась, и тут выяснилось, что, пользуясь своим правом собственника, Маркс чуть ли не одновременно выпускает свое издание пьесы. Начались протесты. Чехов, поздно узнав об этом, пытался задержать марксовское издание, но из этого ничего не получалось. Негодование Горького и Пятницкого было обращено против издателя, но во всю эту тяжелую историю неизбежно оказался втянут и Чехов. Получив от Пятницкого письмо по этим вопросам, Антон Павлович разрешал "Знанию" подать на него (Чехова) в суд, с тем чтобы, в свою очередь, предъявить судебный иск Марксу. Предлагал и другой вариант — не только вернуть Пятницкому полученный гонорар, но и покрыть из своих средств убытки. В заключение писал: "Простите, что я в Вашу тихую издательскую жизнь внес такое беспокойство. Что делать, у меня всегда случается что-нибудь с пьесой, и каждая моя пьеса почему-то рождается в свет со скандалом…" Писал Чехов эти строки в Баденвейлере, за две недели до смерти.

В Москву Антон Павлович приехал 4 декабря 1903 года и сразу зачастил на репетиции своей пьесы. 31 декабря был на новогоднем празднике в театре. Когда кончился банкет и начались танцы, Горький и Чехов сидели в сторонке. Чехов шутил, Горький смеялся, а потом закашлял. Кашлял и Чехов. И Антон Павлович сказал, улыбнувшись: "Про нас с вами могут сказать: хороша писатели провели вечерок, интересно друг с другом покашляли!" А потом подошел статный, фрачный Станиславский и увел их за кулисы.

Премьера "Вишневого сада" была приурочена ко дню рождения писателя — 17 января 1904 года. Уже давно шли разговоры о том, что в этом году должен состояться двадцатипятилетний юбилей творческой деятельности Чехова, но он решительно отклонял эти планы. К этой дате был приурочен и демарш Марксу. Друзья Чехова подготовили большое, аргументированное письмо, в котором издателя просили расторгнуть кабальный договор с писателем. Письмо должны были подписать крупнейшие деятели литературы и искусства России, но Антон Павлович узнал об этой инициативе и попросил отказаться от нее. О том, что в театре на премьере должно состояться его чествование, ничего не знал. Его привезли в театр к концу третьего действия, и он оказался перед совершившимся фактом. После третьего действия началось чествование.