Сергей Степанов - Век психологии: имена и судьбы

Одни и те же психологические исследования проводили с «ичкари» – неграмотными, забитыми женщинами, и с колхозными активистами, ребятами, прошедшими краткосрочные курсы. В основе опытов было испытание на классификацию типа «четвертый лишний», когда надо отбросить один из предметов как несоответствующий трем остальным. Неграмотные кишлачники всегда классифицировали только по ситуационному признаку – например, они никогда не рассматривали топор, пилу и лопату вместе как инструменты, а полено как вещь, к ним не относящуюся. Нет, они объединяли пилу, топор и полено, а лопата была в их понимании «для другого дела, для огорода». Если же испытуемому говорили, что вот один человек сказал, что пилу, топор и лопату можно положить вместе, потому что они инструменты, а вот полено как раз сюда не подходит, то всегда слышали в ответ о том человеке крайне нелестные слова. Однако стоило этим же самым людям пройти хотя бы трехмесячные курсы, поработать в колхозе, как они сразу же начинали классифицировать и по абстрактному признаку.

Примерно те же результаты дало изучение восприятия. На этот раз в дело пошли привезенные из Москвы картинки, которые вызывают оптико-геометрические иллюзии. Выяснилось, что и тут уровень культурного развития определяет все: люди, которым не приходилось до этого рассматривать фотографии и чертежи, кто не привык к изображениям объемных предметов на плоскости листа бумаги, не испытывают зрительных иллюзий, обычных для человека западной культуры. Лурия под влиянием этих экспериментов поспешил послать Выготскому телеграмму: «У узбеков нет иллюзий». Эта телеграмма позже была истолкована совсем в другом – политическом – смысле и послужила одним из поводов для прекращения работы Лурии в Средней Азии.

Выготский с огромным интересом следил за результатами среднеазиатского исследования. В архиве Лурии имеется шесть писем Выготского, которые тот послал ему в Узбекистан. В них Выготский пишет о «ни с чем не сравнимом впечатлении от протоколов», «блестящих результатах, которые заслуживают мировой известности», о том, что эти результаты «более богатые, чем любом этнопсихологическом исследовании… чем у Леви-Брюля».

Лурия, пробыв в Средней Азии несколько месяцев, выучил узбекский язык и позже, через много лет, удивлял коллег тем, что мог говорить в клинике с больным узбеком, которого никто не понимал.

Уникальные результаты, полученные в среднеазиатских экспедициях, в те годы не были оценены по достоинству и не были опубликованы. Более того, чиновники от науки усмотрели в них признаки расизма и запретили продолжать исследования. Вот официальная точка зрения, отраженная в статье некоего товарища Размыслова «О «культурно исторической теории психологии Выготского и Лурия» (1934):

«Вместо того, чтобы показать процесс развития и культурного роста трудящегося Узбекистана, они ищут обоснования своей «культурно-психологической теории» и «находят» одинаковые формы мышления у взрослой узбечки и пятилетнего ребенка, под флагом науки протаскивая идеи, вредные для национально-культурного строительства Узбекистана…

Никакого научного эксперимента и никакой научной работы в экспедиции Лурия, конечно, не было. И как бы Лурия и его соратники ни клялись в том, что они изучают проблемы мышления колхозников национальных районов в историческом развитии, это им не поможет скрыть и завуалировать свою реакционную и враждебную марксизму теорию.

Эта лженаучная реакционная, антимарксистская и классово враждебная теория приводит к антисоветскому выводу о том, что политику в Советском Союзе осуществляют люди и классы, примитивно мыслящие, не способные к какому бы то ни было абстрактному мышлению…»

Александр Романович поставил толстые папки, в которых он хранил экспедиционные материалы, в книжный шкаф, и принялся разрабатывать другие отрасли психологии.

Только 40 лет спустя Лурия вернулся к этой работе – в значительной степени под влиянием американца Майкла Коула, бывшего у него тогда стажером и интересовавшегося «культурной психологией». Обработав часть результатов (многое так и осталось в архиве), Лурия опубликовал монографию «Об историческом развитии познавательных процессов» (1974), которая вскоре была переведена на английский язык и имела большой успех. Фактически Лурия был одним из первых, кто систематически исследовал проблему влияния культурно-исторических факторов на познавательные процессы человека – проблему, которая стала настолько популярной в настоящее время, что составила содержание целого направления в современной психологии.

Эта линия исследования логически тесно переплеталась с другим направлением – изучением близнецов. Лурия исследовал взаимоотношения наследственности и воспитания в психическом развитии человека. Использовав традиционно, со времен Ф.Гальтона применявшийся с этой целью близнецовый метод, Лурия внес в него существенные изменения, проводя экспериментально-генетическое изучение развития детей в условиях целенаправленного формирования психических функций у одного из близнецов. Он показал, что соматические признаки индивида в значительной степени обусловлены генетически, элементарные психические функции (например, зрительная память) – в меньшей степени, а для формирования высших психических процессов (понятийное мышление, осмысленное восприятие и др.) решающее значение имеют условия воспитания.

В годы Великой Отечественной войны Лурия возглавил восстановительный госпиталь на Южном Урале. Нет, он не бежал на восток, спасаясь от вражеских полчищ. Напротив, в первые дни войны он вызвался добровольцем отправиться в действующую армию, но получил в военкомате отказ. Ученому было заявлено, что для него найдется более важное дело в тылу. И дело нашлось.

В тыл с фронта непрерывным потоком везли раненых. В том числе и тех, кого еще в недавнюю пору считали безнадежными, – тяжелые ранения в голову не только обрекали их на телесные мучения, но и приводили к распаду психических функций. Без специального лечения эти люди были обречены остаться беспомощными инвалидами. Хотя в большинстве случаев их удавалось в буквальном смысле поставить на ноги, но поражения мозга лишали их способности к полноценному человеческому существованию.

Лурии было поручено организовать тыловой восстановительный госпиталь для лечения и реабилитации раненых, получивших мозговые травмы. Он выбрал для этой цели небольшой санаторий в поселке Кисегач близ Челябинска.

Поселок лежал между двух озер. На берегу меньшего озера стояли два двухэтажных корпуса санатория на 400 мест. В них, ничего не перестраивая, разместили госпиталь: устроили больничные палаты и операционные, где с утра до вечера хирурги оперировали и извлекали осколки. Очень кстати оказались грязе– и водолечебница, в свое время построенные для санатория. Через некоторое время открыли нейрофизиологическую и патоморфологическую лаборатории, оборудование которых было более чем скромным. В полуподвале, где раньше размещалась бильярдная, Лурия организовал восстановительные трудовые мастерские для раненых бойцов: столярную, слесарную, швейную, сапожную, а также курсы счетоводов. В мастерских работали выздоравливавшие бойцы для того, чтобы восстановить динамику движения; здесь же они получали новую специальность, если ранение мешало вернуться к прежней работе.