100 магнитоальбомов советского рока - Александр Исаакович Кушнир
Панченко не любит до конца раскрывать найденные секреты, но взятая им на вооружение формула «фолк + панк = фолк-панк» предоставляла пищу для игры ума единомышленников-музыкантов. Коллег по группе Панченко ласково называл «чудаками», а извлекаемые ими сочетания странных аккордов — «номерами». Несложно представить, сколько понадобилось сил и терпения Леше Сове (скрипка, ударные), Елене Панченко (бубен, клавишные), Ярославу Куликову (бас, подпевки) и Жене Ходошу (флейта, клавиши, барабаны), чтобы придать законченную форму лавине идей, носящихся в голове Панченко.
Тексты песен «Товарища» были насыщены сюрреалистическими аллегориями («Блюз», «Здесь»), абстрактной лирикой («Троица»), а также извечным панковским скептицизмом («Застольная», «Распад ума»). Озлобленный характер некоторых композиций объяснялся региональными особенностями — Харьков был одним из немногих «заповедников застоя», где рок продолжали душить вплоть до 1989 года. В рецензии на одно из первых выступлений «Товарища» некий официальный критик писал, что «тексты группы обладают ярко выраженным сходством с настенным фольклором общественных уборных».
Обычная история. К чести Панченко необходимо заметить, что он довольно индифферентно реагировал на подобные укусы и на критику в целом. Он отрешенно бродил по городу, целиком погруженный в собственные мысли, с покрасневшими от недосыпания глазами и пачкой книг под мышкой. Таких людей обычно называли «ботаниками».
В промежутках между проведением научных семинаров с участием харьковских авангардистов и изучением книг по теории вероятности Панченко продолжал вести раскопки в области полузабытых музыкальных форм. Он специально ездил в Среднюю Азию для изучения особенностей местного фольклора и позднее защитил диплом по теме «Народная музыка Казахстана». Его любимыми рок-произведениями были опусы ранних Talking Heads, акустические композиции Led Zeppelin, а также творения эстонского ансамбля Hortus Musicus, который органично реанимировал в своих работах дух позднего средневековья. Похоже, в представлении Панченко эпоха инквизиции и ее жестокие нравы выглядели как наиболее интригующий период вселенской истории. Неудивительно, что вершиной экспериментов «Товарища» по скрещиванию традиций разных эпох и культур стала стилизованная под средневековую джигу композиция «Любовь». Это была удивительно красивая лирическая мелодия с пронзительной скрипкой и не менее впечатляющим по красоте текстом: «В голове мечется щегол очумелый / Бедное тело / Смерть в образе щегла, замерзшего на лету».
«“Любовь” — одна из первых композиций, которая помогла мне докопаться до собственной сущности, — вспоминает Панченко. — В ту пору на каждом шагу все пытались на меня влиять и воспитывать. Но мне удалось, пусть немного коряво и несовершенно, найти собственное правдивое отражение, не зависящее от посторонних взглядов».
«Любовь» стала одним из центральных произведений, исполняемых «Товарищем» в феврале 1989 года в Харькове на всесоюзном фестивале «Рок против сталинизма». Эти концерты стали настоящим прорывом из категории «многообещающих талантливых аутсайдеров» в недооцененную современниками супергруппу. В течение года «Товарищ» выступил на крупнейших рок-фестивалях в Москве («Сырок») и в Киеве («Полный гудбай»), а дебютный альбом «Что угодно, как угодно» занял первое место во всесоюзном конкурсе магнитоальбомов, проводимом минским журналом «Парус». «Любовь» оказалась единственной композицией, которая прозвучала на альбоме не в студийной, а в концертной версии, записанной во время вышеупомянутого рок-фестиваля в Харькове.
«Не хотелось заезживать хорошую песню, — вспоминает Панченко. — Мне показалось, что наш ревербератор не может дать такого натурального отзвука, который был на этой концертной записи. Во время выступления в зале был дурацкий, со страшным отлетом, повтор. Именно то, что надо».
Необходимо отметить, что после долгих лет студийных проб и ошибок Панченко стал ярым пропагандистом живого звучания. Он считал, что музыка должна содержать разумное количество ошибок и грязи — плюс наличие «человеческого фактора», который бы и придавал записи определенное своеобразие и привлекательность. Он люто ненавидел работы типа «Tubular Bells» Олдфилда, полагая, что бесчисленное количество наложений делало музыку вялой и безжизненной.
«По итогам многолетних споров со своими друзьями-врагами из предыдущей группы я понял всю пагубность методики наложений, — размышляет Панченко. — Звукооператорам в союзе с современными технологиями удается высосать из музыки жизнь до такой степени, что сама музыка выглядит как упорная и натужная работа».
Нелюбовь Панченко к стандартному студийному подходу усилилась после неудачных попыток записать несколько песен «Товарища» в студии харьковского телевидения, а затем — на областном радио. Линейный профессионализм матерых государственных аппаратчиков был безоговорочно забракован, но конкретной альтернативы пока не предвиделось. И тогда Панченко решил действовать на свой страх и риск.
Август 1989 года. «Товарищ» записывает четыре песни на подпольной студии «ОК Саунд». Во время сессии происходит принципиальный отказ от наложений. Импровизированно записывается «Троица» — перевоплощение рок-н-ролла в акустический трэш — каскад междометий и обрывки фраз, выплевываемых Панченко на фоне инструментального шквала. Что бы ни говорили недоброжелатели, энергии здесь оказалось с избытком — что называется, «могу и вам одолжить, если не хватает».
Третья и решающая сессия «Товарища» состоялась осенью 1989 года в одном из частных домов в привокзальном районе Харькова. Половину здания занимало жилище Евгения Николаевского — звукооператора и, в недалеком будущем, барабанщика многих харьковских рок-групп. К тому моменту «Товарищ» распрощался со своим барабанщиком Андреем Монастырным (сыгравшим на «Любви» и «Танце»), и Николаевский играл партию ударных в «Распаде ума» — буйном акустическом unplugged’е с маршевым ритмом и злым текстом, исполненным сверхэнергичным двухголосием Панченко и Куликова.
«По техническим причинам барабанщика приходилось отсаживать в отдельную комнату, и меня это очень сильно раздражало, — вспоминает Панченко. — Мне хотелось видеть его глаза, хотелось, чтобы вся группа ощущала во время записи живой контакт».
На нескольких композициях попеременно барабанили скрипач Леша Сова и 18-летний мультиинструменталист Евгений Ходош, который также сыграл на флейте в «Застольной» и на синтезаторе в рок-н-ролле «Здесь».
К ноябрю восьмимесячный марафон, связанный с записью альбома, наконец-то подошел к концу. Последним записывался «Пролетарский демон» — скрипично-гитарно-барабанный боевик с издевательским сюжетом о демоне, который «со скотскими ухмылками» призывает отдыхавшую в кофейне богему идти работать на завод: «Он говорил, что счастье в том / Чтобы завтракать горячим борщом / Читать газеты, стоять у пивных / На трибунах протирать штаны / Никому не говорить: «Увы» / Пить вино из овощной ботвы... / Шуби-дуба-во!»
По воспоминаниям басиста Ярослава Куликова, конечный вариант «Пролетарского демона» был склеен из двух кусков. На одной из репетиций было записано очень темпераментное
