Валентина Мирошникова - 100 знаменитых судебных процессов
5 мая 1892 года Дмитриев под предлогом поездки на мельницу вывез из своего огорода труп и выбросил его на тропу, ведущую в Чулью. Спустя два дня хозяин «родового шалаша» и непосредственный убийца Матюнина избавились от головы нищего (ее вынесли в лес в пестере).
Обвинительное заключение содержало массу противоречий. Помимо нестыковок (рост погибшего и высота шалаша), а также отсутствия у трупа ножевых ранений в области живота и следов веревки на лодыжках, следует указать еще на ряд странностей. Если жертва была раздета до пояса, то откуда взялся кровавый след на рубахе («будто бы кто-то вытирал руку»)? Когда же Голова попытался несколько выровнять ситуацию, сообщив, будто вотяки подвешивали уже обезглавленное тело, врачи категорически заявили: в данном случае смысл подвешивания утрачивается, поскольку основной поток крови при отсечении головы будет иметь место в первые секунды после декапитации, пока не остановится сердце. Почему-то убийцы не посягнули на печень бродяги.
Но ведь согласно удмуртским представлениям, она является важнейшим жертвенным органом! К тому же семеро обвиняемых были будлуками, а четверо — учурками, поэтому всегда приносили жертвы различным богам в разных «родовых шалашах». Ну а двенадцатый «убийца» вообще являлся русским! Полиция утверждала: забойщика скота удмурты наняли за деньги. Но этнографические данные говорят о невозможности такого акта. Жертвенное убийство дичи всегда осуществлялось особым жрецом, имевшим высшую степень посвящения. Это право нельзя было продать, купить или произвольно передать другому лицу.
Обвинение говорило, будто Матюнин перед смертью употреблял спиртное и курил табак. Однако в действительности Конон Дмитриевич, будучи жертвой эпилепсии, не прикасался к алкоголю и не курил: спирт и табак могут провоцировать у таких больных возникновение сильнейших приступов. По неизвестной причине следствие проигнорировало показания отца и сына Саниных, заставляющих усомниться в присутствии Матюнина в Старом Мултане в ночь с 4 на 5 мая.
Трудно представить, что шестидесятилетний Дмитриев, не отличавшийся крепким здоровьем, в одиночку перенес тело весом не менее четырех пудов на расстояние 400 метров (при плохой, болотистой дороге). Тем более что хозяину «родового шалаша» было достаточно отволочь труп метров на 10–20 и просто прикрыть его ветками либо мхом, чтобы полностью скрыть сам факт преступления.
Первый процесс по делу о «мултанском жертвоприношении» начался 10 декабря 1894 года в Сарапульском окружном суде. Председательствовал на процессе судья Горицкий, обвинение поддерживал помощник окружного прокурора Раевский, защиту подсудимых осуществлял присяжный поверенный Дрягин (один на всех обвиняемых). К тому моменту число привлеченных к ответственности удмуртов уменьшилось: Моисей Дмитриев умер в тюремной камере. Вдобавок ко всем несоответствиям, суд принял решение проводить процесс в условиях неявки многих свидетелей, зачитав их показания по протоколам допросов. Судья явно стал на сторону обвинителя и принимал решения, ущемлявшие возможности адвоката. Тем не менее трое подсудимых (Андриан Александров и братья Гавриловы) были оправданы. Восьмерых же удмуртов (в том числе и 92летнего Григорьева) приговорили к разным срокам каторжных работ.
Присяжный поверенный М. Дрягин передал протест с указанием большого количества грубейших нарушений законодательных норм в кассационный департамент Правительственного Сената. В итоге указом от 5 мая 1895 года было постановлено приговор Сарапульского окружного суда от 11 декабря 1894 года отменить, а само дело рассмотреть вновь в новом составе судебного присутствия и в другом городе (Елабуге).
Предварительные слушания проходили в Сарапульском окружном суде 19 августа 1895 года. Почему-то председательствовал на них все тот же Горицкий, лицо заинтересованное, чье участие в слушаниях было грубейшим нарушением Устава уголовного судопроизводства. Горицкий позаботился о том, чтобы в качестве эксперта-этнографа в суд был вызван не Верещагин (на этом настаивала защита), а профессор истории Казанского университета Смирнов, отклонил требование привлечь в качестве свидетелей троих оправданных удмуртов (еще одно нарушение Устава!). Второе предварительное слушание состоялось по требованию стороны защиты 19 сентября 1895 года; судьи отклонили ходатайство Дрягина о вызове экспертов и врачей за счет обвиняемых.
Новый процесс по делу о жертвоприношении открылся 29 сентября того же года и, в отличие от предыдущего суда, проходил под пристальным вниманием прессы. Обвинение снова представлял помощник прокурора Раевский, который держался на редкость уверенно. Еще бы! Ведь тридцатидевятилетний профессор Смирнов считал, что вотяки могут и поныне сохранять традицию человеческих жертвоприношений, используя в качестве жертв инородцев. Правда, Смирнов рассказал о существующих у вотяков культах злых богов Акташа и Киреметя, заявив, что никакого Курбона в их пантеоне нет. К тому же жертвы недобрым к людям силам приносились не в «родовых шалашах», а в особых необжитых местах.
Несмотря на старания единственного адвоката подсудимых, 1 октября 1895 года второй процесс по делу мултанских крестьян закончился дублированием обвинительного приговора. Однако адвокат и журналисты, наблюдавшие за ходом процесса, возмутились явной предвзятостью разбирательства, а также огромным числом очевидных нестыковок в обвинении. В итоге в Правительственный Сенат отправилась новая кассационная жалоба Дрягина. 22 декабря 1895 года Уголовный кассационный департамент постановил отменить приговор Сарапульского окружного суда и передать дело для нового рассмотрения в Казанский окружной суд.
Громкую рекламу третьему процессу по «мултанскому делу» сделали не только присутствовавшие в суде журналисты, но и известный писатель Короленко. Стараниями прессы за несколько месяцев заурядное провинциальное дело выросло в явление общероссийского масштаба. К тому же Короленко удалось привлечь в качестве защитника удмуртов самого скандального и высокооплачиваемого столичного адвоката того времени, Н. Карабчевского. Тот согласился участвовать в процессе бесплатно; чтобы выплатить гонорар этому защитнику высочайшего класса, не хватило бы средств всего населения Старого Мултана, но очевидная скандальность предстоящего суда гарантировала Карабчевскому рекламу, которую он ценил больше любых денег.
Карабчевский, наделенный выдающимися аналитическими способностями, бесспорным ораторским даром, демонстрировавший качества опытного криминалиста и крайне внимательный к мелочам, ухватился за все существовавшие в данном деле противоречия мертвой хваткой. Он лично съездил в Вятскую губернию, ознакомился с обстановкой, встречался со свидетелями и родственниками обвиняемых. Адвокат также добился для защиты права представить новую этнографическую экспертизу (подготовленную Верещагиным).
Прокуратура понимала, что дотошный юрист не оставит камня на камне от обвинения, и решила сделать «ход конем». Единственный русский из числа подсудимых, Василий Кузнецов, приговоренный к 10 годам каторжных работ, довольно быстро был выпущен на свободу. Вернувшись домой, он решил отметить неожиданное освобождение в местном трактире, где угостил парой стопок водки неизвестного нищего. А через несколько дней в Вятской прокуратуре появился протокол допроса. причетника Богоспасаева! В нем говорилось, что этот «неизвестный нищий» заявил ему, будто бы лично слышал от Кузнецова рассказ об убийстве Матюнина.
Третий судебный процесс по этому затянувшемуся делу открылся в маленьком городке Мамадыше 28 мая 1896 года. Карабчевский сразу прошелся по всем нестыковкам следственных материалов, а затем обратил внимание суда на то, что Богоспасаев в данном случае никак не тянет на роль случайного свидетеля. Под нажимом юриста причетник стушевался и заявил, что не помнит, о чем говорил его собеседник в трактире. Мол, был сильно пьян. Этнографическая же экспертиза Верещагина гласила: с практикой человеческих жертвоприношений удмурты покончили еще до включения их народа в состав русского государства, то есть 400 лет назад.
Наконец, Верещагин сделал весьма интересное замечание. Он напомнил о существовании среди русских крестьян очень древнего поверья. Согласно этому поверью, прекратить любую эпидемию можно, отрубив эпилептику во время припадка голову. А ведь в 1892 году по Волге и Каме гулял тиф! Возможно, с Матюниным на заболоченной тропе и в самом деле случился сильный припадок, а случайный путник, вспомнив о «радикальном средстве», решил избавить всю округу от эпидемии. Позднее либо сам убийца, либо кто-то другой решили запутать следствие и направить сыск в сторону вотяков, имитировав (достаточно топорно!) жертвоприношение.
