Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

Если бы ты знала, с каким отвращением я отношусь к своей писанине, с каким ужасом и ненавистью я отношусь ко всей лжи, которую мне говорят о моем таланте. Я был наивным писателем, в одном из писем ты упрекаешь меня, говоришь – если я хочу добиться успеха, мне придется писать и переписывать по несколько раз. Ты знаешь, что это чепуха. Ты знаешь, что я писал ночами 18 месяцев, мой левый глаз стал видеть хуже, бывают дни, когда я почти им не вижу. В мире мало книг, в которые вложено столько труда и пота, которые я вложил в свою книгу, а издатель отверг её пренебрежительными словами. Даже если у меня есть немного таланта и ума, что бы попасть в мир писателей, большинство из которых не имеют никакого таланта, и все же успешнее чем я. Даже если бы у меня это получилось, как ты думаешь, сколько сил осталось бы в моем сердце и душе, что бы писать вновь, после пять лет такого безответного труда? А теперь, ради Бога, не пиши всякой ерунды о том, что нельзя бросать писать, что нужно подняться, что бы продолжать борьбу, и так далее […]

Джулии Элизабет Вулф

[Открытка]

Франкфурт

30 сентября 1928 года

Дорогая мама:

Вот вид с высоты птичьего полета на старый и интересный город Франкфурт-на-Майне – здесь живет полмиллиона человек. На этой открытке, показывающей старую часть города, ты можешь увидеть некоторые из знаменитых старых домов. Верхние этажи нависают и целуются друг с другом, и вы встречаете себя, когда идете назад.

Завтра еду в Мюнхен.

Том

Джулии Элизабет Вулф

[Открытка]

Вид на Мюнхен-Нойхаузер

1928 год

Дорогая мама: Я приехал сюда из Франкфурта почти три недели назад и получил твои письма. С тех пор я никому не писал; я был весь в работе, но постараюсь скоро написать письмо. Если же нет, то я расскажу все, что смогу, с помощью почтовых открыток. Это один из самых красивых и очаровательных городов в мире, а также знаменитый Пивной город. И Боже! Как люди едят и пьют! Надеюсь, у вас все будет хорошо.

Том

Алине Бернштейн

Мюнхен

Четверг, 4 октября [1928 года]

[В правом верхнем углу было написано: «Суббота, 20 октября – Вена. Приехал вчера. Чувствую себя гораздо лучше. Напишу тебе скоро»]

Дорогая Алина:

Сегодня я получил твою телеграмму – было очень приятно, что ты вспомнила о моем дне рождения, о котором я почти забыл. Жаль, что это было не письмо, шесть недель назад ты вернулась домой, за это время я получил от тебя всего три письма. Их было бы достаточно, будь они длинными, а не короткими записками, которые ты отправляла через пять минут. Вот почему я не писал тебе, с тех пор как приехал в Мюнхен. Мои письма были так многословны, они были в десять, а то и в двадцать раз длиннее твоих, может быть, это ребячество, но ты должна наверстать упущенное.

Сегодня я пришел на почту, не был там с прошлой субботы. В понедельник [1 октября] я попал в больницу, сегодня днем меня выписали. У меня было легкое сотрясение мозга, четыре раны на голове и сломанный нос. Моя голова зажила, а нос быстро восстанавливается. Мне побрили голову как монаху, с шрамами на голове и щетиной, я похож на распутного монаха.

Я слишком взволнован, чтобы сегодня написать тебе, что приключилось со мной. Я начну сегодня и постараюсь закончить это письмо завтра. Я пробыл в Мюнхене три недели – все это время вел трезвый образ жизни. Наступил Октоберфест. Что за праздник Октоберфест, я не знал, пока он не начался две недели назад. Я слышал об этом празднике, думал, что это ярмарка, куда съезжаются баварские крестьяне, танцуют старинные танцы, продают свои товары и так далее. Когда я впервые побывал там, к своему разочарованию, обнаружил что-то похожее на Кони-Айленд – карусели, кабачки, колбасные лавки, в некоторых лавках жарили целых быков, и огромные пивные залы. Почему в Мюнхене, где тысячи пивных, проходит специальная ярмарка пива? Вскоре я это выяснил. На Октоберфесте пиво в два раза крепче обычного – тринадцать градусов, крестьяне приходят на ярмарку, что бы пить пиво в течение двух недель. Ярмарка проходит на Лугу Терезы, на окраине города, прямо перед Баварским парком, где мы с тобой были два или три раза. Несколько раз я ходил туда – пивные залы огромны и ужасны, четыре или даже пять тысяч человек поместятся в них, там почти невозможно дышать, и яблоку негде упасть. Баварский оркестр из сорока инструментов издает ужасный шум, все это время сотни людей, которые не нашли места, бесконечно ходят от одного конца зала к другому. Шум стоит страшный, воздух можно резать ножом, это место сердце Германии, но не сердце поэтов и ученых, а само биение сердца. Это место – огромный живот. Они едят и пьют до состояния звериного одурманивания – место становится одним ревущем и воющем зверем. Когда оркестр начинает играть одну из питейных песен, все встают на свои стулья и раскачиваются, взявшись за руки. Эффект от такого танца в огромном прокуренном пивном зале необычен – в нем есть что-то сверхъестественное. Чувствуется, что в этом танце заключена магия, сущность их расы – природа зверя, которая делает их такими непохожими на других людей, живущих за границей Германии.

Алине Бернштейн

Пятница, после обеда [5 октября 1928 года]

Это продолжение письма. Сегодня я был в больнице, где мне перевязали голову. Все мои раны зажили, кроме одной на затылке. Я схожу на перевязку еще раз в понедельник [8 октября] – после этого врачи меня отпустят, а остальное, рост волос и мой нос, зависит от меня. Я купил черную шапочку, такие носят студенты-дуэлянты, люди глазеют на меня и перешептываются, а официанты очень уважительно спрашивают меня, не дрался ли я на шпагах. Когда я им говорю, что дуэль не джентльменское занятие, все равно, что драка на Октоберфесте, они разочаровываются.

Вот что со мной случилось: я ходил на Октоберфест два раза, один раз с немцем, который живет в гостинице, где я остановился, в другой раз с пожилой американкой, ее муж был художником, они жили в Мюнхене в молодости пятнадцать лет. [Луиза Парк Ричардс (1851–1931) была вдовой, ее муж учился в Королевской академии в Мюнхене в 1890 году она увидела «Обераммергау» и с тех пор интересовалось этим