Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам

Большевикам было уже не до заигрывания с творческой интеллигенцией.

Впрочем, встреча с деятелями искусств проходила в Смольном «через неделю после Октябрьского переворота», стало быть – за неделю до выборов в Учредительное собрание. Их результат был ещё неизвестен, но то, что большевики вряд ли победят, предсказать было нетрудно. И об этом наверняка знал и Маяковский.

Как бы там ни было, но в конце ноября – в начале декабря поэт уехал в Москву. «Не сговорившись с наркомом», как скажет потом Осип Брик. Это утверждение вряд ли соответствует действительности. Наркому Луначарскому, который сам являлся депутатом Учредительного собрания, оставалось занимать свой пост совсем немного – до первых судьбоносных решений всероссийского форума. Поэтому Маяковский, будучи явно уверенным в том, что дни большевиков сочтены, уехал, чтобы вдали дождаться их падения, переждав это тревожное время в компании Бурлюка и Каменского. Он вёз в Москву только что написанное стихотворение «Наш марш»:

«Бейте в площади бунтов топот!

Выше гордых голов гряда!

Мы разливом второго потопа

перемоем миров города.

Дней бык пег.

Медленна дней арба.

Наш бог бег.

Сердце наш барабан…»

В оставленном поэтом Петрограде было очень неспокойно. 3 декабря «Известия» сообщили о назначении Чрезвычайным военным комиссаром российской столицы коменданта Петропавловской крепости прапорщика Георгия Ивановича Благонравова, которому новой властью поручалось…

«… уничтожить военные склады, очистить Петроград от хулиганских банд, разоружить и арестовать всех, опорочивших себя участием в пьянстве и разгроме».

6 декабря та же газета сообщала:

«Гражданская война

Что в России сейчас идёт гражданская война, ни для кого не тайна».

13 декабря «Известия» опубликовали приказ:

«От Чрезвычайного комиссара по охране г. Петрограда

Мною получены сведения о готовящихся в ближайшие дни выступлениях, демонстрациях и проч.

Объявляю, что подобного рода выступления, если они будут иметь место, встретят отпор вплоть до применения вооружённой силы.

Чрезвычайный комиссар по охране Петрограда

Благонравов».

А на Дон прибыл ещё один бывший верховный главнокомандующий российской армии – Генерального штаба генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов. Он подключился к созданию воинского формирования, способного лишить большевиков захваченной ими власти.

В Хабаровске 12 декабря открылся Третий Дальневосточный съезд Советов, провозгласивший установление советской власти на всей территории бывшего Приамурского генерал-губернаторства. Председателем Краевого Комитета Советов был избран большевик Александр Краснощёков.

В Петрограде поэт Дмитрий Мережковский начал выступать с лекциями и писать статьи антибольшевистского содержания.

А в Москве в это время уже вовсю работало кафе, в котором посетителей веселили стихотворцы.

Глава пятая

Революция по-футуристски

Кафе поэтов

Приехав в Москву, Маяковский как всегда отправился к родным – на Пресню. Однако жить стал на этот раз не у них, а в гостинице «Сан-Ремо» на Петровке. Так было удобнее. В ту пору по зимней заснеженной Москве трамваи после девяти вечера уже не ходили. А именно в этот час и начинала собираться публика в заведение, открывшееся на углу Тверской улицы и Настасьинского переулка. А от гостиницы до него – рукой подать.

Ставший в будущем известным советским актёром, а тогда ещё только мечтавший стать артистом семнадцатилетний Игорь Владимирович Ильинский впоследствии вспоминал:

«Однажды, идя на занятия в студию Комиссаржевского, я заметил, что в одном из маленьких низких домов по Настасьинскому переулку, где помещалась раньше прачечная, копошатся какие-то люди. В помещении шёл ремонт. <…> Странно одетые люди, непохожие на рабочих, ходили с кистями по помещению и мазали или рисовали стены. Один был большого роста, другой – коренастый, поменьше».

Игорь Ильинский явно имел в виду Маяковского («большого роста») и кого-то из его футуристского окружения. Но Маяковский, как мы знаем, кафе не расписывал.

Поэт-футурист Сергей Спасский довольно подробно описал этот «ремонт» и проводивших его людей, «непохожих на рабочих». В роли «кафе» была…

«… длинная низкая комната, в которой раньше помещалась прачечная… Земляной пол усыпан опилками. Посреди деревянный стол. Такие же кухонные столы у стен. Столы покрыты серыми кустарными скатертями. Вместо стульев – низкорослые табуретки.

Стены вымазаны чёрной краской. Бесцеремонная кисть Бурлюка развела на них беспощадную живопись. Распухшие женские торсы, глаза, не принадлежавшие никому. Многоногие лошадиные крупы. Зелёные, жёлтые, красные полосы. Изгибались бессмысленные надписи, осыпаясь с потолка вокруг заделанных ставнями окон. Строчки, выломанные из стихов, превращённые в громадные лозунги: «Доите изнурённых жаб», «К чёрту вас, комолые и утюги»».

Для того, чтобы бывшую прачечную превратить в некое подобие кафе, нужны были деньги. И немалые. Откуда они взялись?

Их, как мы помним, дал московский булочник Николай Дмитриевич Филиппов. Валентина Ходасевич представила его так:

«Не счесть, сколько булочных Филиппова было разбросано по Москве. Но и мало кто знал, что он был неплохим поэтом и издал книгу своих стихов, которая называлась „Мой дар“ – буквально. Книга не продавалась, а дарилась. Была она очень роскошно издана. Каждая страница обрамлена орнаментом в две краски. Бумага – верже».

Бумага «верже» вырабатывалась из чистой целлюлозы, её считали высокосортной и использовали для подарочных изданий. Иными словами, сочинённые им стихи буржуй Филиппов раздавал бесплатно. А подвигнувшие его на создание кафе поэты-футуристы Давид Бурлюк, Василий Каменский и Владимир Маяковский собирались на своих стихах зарабатывать деньги. Разница есть?

Впрочем, эту материально-денежную сторону будетляне-гилейцы особо не афишировали. Про осень 1917 года Василий Каменский писал:

«Жажда тесного общения новых поэтов, художников выросла до пределов необходимости немедленной организации клуба-эстрады, где мы могли бы постоянно встречаться и демонстрировать произведения в обстановке товарищеского сборища. Кстати, мы имели в виду и гостей с улицы. С этой целью я с Гольцшмидтом отыскали на Тверской, в Настасьинском переулке, помещение бывшей прачечной и основали там первое "Кафе поэтов "».