Леонид Бирюшов - По волнам моей памяти (Книга об отце)

        Служба шла своим чередом: готовились к переправе, строили плоты, давали концерты, играли в футбол, брились, пришивали подворотнички, пили водку, ели кашу. Словом – служили. На первый взгляд могло показаться, что мы тут прохлаждались как на курорте, но это только видимость такая. Шутки, юмор и смерть на фронте всегда ходят рядом. Соблюдая правила маскировки, пошли покурить. Расселись в траншее, со смехом, с шутками, анекдотами. Свернули самокрутки из махорки и в целях экономии спичек, прикуривал один и давал огоньку остальным от своей «козьей ножки». Только я попросил прикурить у одного бойца, сидящего ко мне лицом, тронул его за плечо, в смысле, дай огоньку, а он сидит с открытыми глазами, не моргая, а в пальцах окурок дымится. На гимнастёрке в области груди кровавое пятно.  Предупреждали же нас разведчики, что снайпер вышел на охоту, а мы расслабились. Всё произошло тихо и быстро. Выстрела никто не слышал, по всей видимости, он был произведён с какого-то высокого дерева на вражеском берегу километра за два, может больше.

       Когда армия стремительно продвигалась на Запад, бывало, что полевая кухня не успевала за войсками, и солдаты оставались без горячей пищи, когда сутки, когда двое. Приходилось довольствоваться сухим пайком.      

Однажды, находясь не далеко от берега, возле кухонного котла, принимали с бойцами пищу. Многие ели кашу сидя на бревне, некоторые стоя, и не спеша перемещались взад, вперёд. Разговаривали, отпускали друг другу шуточки, подходили к повару за добавкой.

       И вдруг, все услышали жужжащий свист. Как будто, кто-то взмахнул упругой веточкой в воздухе. Один солдат и Фёдя вскрикнули почти одновременно, брат упал на спину, а солдат согнувшись, схватился за бок. Я бросился к Федору, подумав, что его убили. Он лежал на спине, качался по земле, и, обхватив ногу руками, матерно ругался. Это была пуля, выпущенная с противоположного берега и, по всей видимости, выстрел был произведен откуда-то сверху. Потому что она угодила сначала в бок солдату, а затем в ногу брату, летела со снижением. У немецких снайперов считалось «высшим пилотажем» если одной пулей он сразит две цели. Значит, он долго сидел и ждал, пока двое окажутся на одной прямой линии, и, поймав, тот единственный момент, нажал на спусковой крючок.

       Нашему солдату пуля прошила, к счастью, только кожу на боку. Фёдору повезло меньше - когда разрезали сапог полный крови что бы безболезненно снять его, то увидели место попадания. Пуля угодила выше стопы, и, что самое страшное, раздробила кость. Наложив жгут из солдатского ремня, выше места ранения, его отправили в медсанбат. А солдату обработали рану на боку йодом, сделали перевязку, и он остался в строю. Пока Фёдора доставляли в госпиталь, у него началась газовая гангрена. Ему ампутировали ногу и, комиссовав, отправили домой. Таким печальным образом война для брата закончилась.  

       Я не находил себе места, что то в душе оборвалось и стало так пусто как никогда прежде и всё время ловил себя на том, что постоянно ощущал физическое и душевное отсутствие брата. Мне хотелось поделиться своими впечатлениями, но сокровенного собеседника не было, я не мог, ни с кем общаться, и мои мысли были только о брате. - Где он, как он? – я не находил себе места. Не помогали даже боевые сто граммов, которые выдавали перед боем. А когда бой заканчивался, то лишней водки становилось, хоть залейся. Но, как известно, водка лишней не бывает, гибли ребята, а старшина эти порции уже списал, вот и оказывалось много водки. Поэтому пили её не только перед боем, а перед обедом, так, для аппетита. Но делать нечего, надо жить дальше. И служили, и воевали, продвигаясь постепенно на запад.

       Как-то очередной артиллерийский обстрел немцев застал меня на улице одного приднепровского села. Когда начали рваться снаряды, солдаты в поисках укрытия начали беспорядочно бегать. И я на бегу подыскивал удобное место, что бы уберечься от осколков. Залёг сначала возле саманной стены сарая, затем смотрю, метрах в пяти-шести от меня канава на дороге. Видать после дождя грузовик буксовал, и оставил уже высохшую ямку,  сантиметров двадцать пять - тридцать глубиной. Она показалась мне очень удобной. Я уже было собирался поменять дислокацию своего укрытия, даже несколько раз вскакивал, но очередной взрыв заставлял снова ложиться под саманную стену. Вот снова я дёрнулся, но было поздно, канаву на дороге занял другой солдат. Снаряды рвались всё ближе и ближе. Я видел, как в том месте, где залёг солдат, земля вздыбилась, блеснуло яркое пламя, чёрный дым и комья земли взлетели вверх и в стороны. Раздался оглушительный взрыв, и ударной волной меня отшвырнуло в стену сарая. В первое мгновение я потерял ориентацию, я натурально ничего не слышал. Из ушей и носа текла кровь. Я ничего не слышал, в голове стоял звон. Хорошо, что стена оказалась саманной, и довольно легко разрушилась. А если бы она была из кирпича – меня бы размазало о стену ударной волной. Когда пыль улеглась, и я, выбираясь из  развалин саманной стены, придя немного в себя, поднялся на неустойчивые ноги, то увидел в том месте, где укрывался солдат, зияла глубиной в метр, дымящаяся воронка. А от воина не осталось ничего! Что же меня удержало на месте? Ведь если бы я сменил позицию или сразу плюхнулся в канаву, то, по всей видимости, меня постигла бы такая же участь. Что, опять провидение? Вот такое оно солдатское счастье, правда, частичная потеря слуха осталась на всю жизнь, только не музыкального, в этом плане всё было нормально.  

       Зимой 44 года, выпала возможность побывать дома. Штабной «Виллис» должен, по каким - то делам, ехать в столицу Донбасса - город Сталино. Командир дал мне  три  дня отпуска, в качестве поощрения. В машине как раз нашлось одно свободное место, и я занял его. Прихватив ППШ, положил под сидение пару запасных дисков для автомата. Колебания авто убаюкивали. Когда я очнулся от дрёмы, стояла непроглядная тьма, и только свет фар давал нам возможность ориентироваться. На одном более – менее ровном участке дороги, свет фар высветил бегущего зайца – беляка. Я поднял переднее стекло, благо у «Виллиса» это, возможно, передёрнул затвор своего ППШ и выпустил в зайца все семьдесят два патрона. А тот как бежал, так и бежит. Пока я искал под сидением запасной диск, водитель на секунду моргнул фарами, и заяц исчез. Зайке повезло, а мне нет, не дал  побаловать друзей зайчатиной. Заехав в Макеевку, повидал своих родных, справился об их здоровье, поплакались друг другу с Фёдором. Обнял  отца Алексея, мать Анастасию, сестру Розу, жену Зинаиду и сына Вадима. Отец Алексей с семьёй вернулся в Макеевку, и пошёл на шахту восстанавливать её. Сам взрывал, сам и восстанавливал. Уголёк был нужен как никогда, Родина продолжала наращивать свою военную мощь. Повсеместно налаживалась мирная жизнь, а солдатам ещё шагать и шагать. Часов через двенадцать наш «Виллис» отправился в обратный путь. Вот такой получился не долгий отпуск.