Реймонд Пристли - Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта

Приступая к работе над крышей, мы, конечно, сняли временные опоры, но, покончив с внешней отделкой, не только водрузили их обратно, но и дополнили новыми. Всего мы наложили на крышу три ряда проволочных тросов - один вертикальный и два горизонтальных. Вертикальный трос был привязан одним концом к якорю, тому самому, который Борхгревинк использовал для такой же цели в своей хижине, другим - к огромной бочке с рапсовым маслом, врытой в гравий и залитой сверху водой. Вода быстро замерзла и образовала нечто вроде необычайно прочного цемента. Горизонтальные же тросы мы по обеим сторонам дома обвили вокруг стропильной балки, позади крыши связали их, а концы крепко соединили с якорями, опущенными в "цемент" из песка и воды.

Мало того, мы подперли подветренную сторону дома прибитым к ней намертво здоровенным бревном, а основные наши припасы уложили в штабель с наветренной стороны, оставив между ним и стеной проход шириной в два ярда [1,83 м]. Этот штабель и так служил прекрасным заслоном от ветра, но мы не поленились еще перекрыть сверху проход досками, подымавшимися к крыше. Получился хороший навес, направлявший поток воздуха вверх.

Выгороженный таким образом тамбур образовал очень удобную кладовую для наших продуктов, откуда кок и интендант могли доставать их без особого труда даже в самые суровые метели.

Эти предосторожности могут показаться излишними тому, кто не знаком с яростными антарктическими ветрами, но мы-то испытали уже их силу на собственной шкуре. Крыша, сорванная с хижины Борхгревинка, и отчеты об экспедиции на судне "Южный крест" также служили нам грозным предупреждением. В последующие два года изредка случались такие ураганы, что, не имей я реальных доказательств их мощи, многие не поверили бы, что такое бывает. Да и мы время от времени начинали опасаться за прочность нашего жилища - после всех-то принятых мер! Это ли не самое убедительное доказательство необходимости опор и подпорок?

Строительство дома было омрачено одним неприятным эпизодом. Известно, что если из-под пола дует, топи, не топи, в доме все равно будет холодно, поэтому Кемпбелл решил вырыть около хижины ров глубиной в несколько дюймов и вынутой из него землей заложить основания стен. Работа эта была пренеприятная, так как грунт состоял из базальтовой гальки вперемешку с гуано и разложившимися трупами пингвинов. Вонь от них поднялась такая, что, прежде чем настилать полы, Левик щедро посыпал землю хлорной известью. Ее запах вскоре перебил более неприятные ароматы, но увы! лекарство оказалось хуже самой болезни.

Первым проявлением этого был сильный кашель, напавший на тех, кто работал в доме. Кашель и сопровождавшая его боль в горле вскоре прошли, но в тот же день Левик лишился дара речи, а затем его глаза так опухли, что он перестал видеть. Прошло два дня, прежде чем он полностью оправился от воздействия газа.

Первые две недели были почти целиком посвящены строительству дома, но когда оно в основном было завершено, один, а то и два человека могли заниматься и другими важными делами.

Приближалось лето, снега на берегу становилось все меньше, и очень скоро мы поняли, что нам будет чрезвычайно трудно сохранить наши запасы свежего мяса. Эту задачу Кемпбелл поручил решить мне.

Я выбрал место на склоне большой горы у подошвы припая и довольно высоко над уровнем моря вырубил во льду пещеру, которая должна была служить нам ледником.

Однако стремительное наступление моря вскоре подмыло пещеру, и мне пришлось чуть ли не вплавь спасать те несколько пингвиньих тушек, что я успел заготовить. Значит, подошве припая доверять нельзя, а надежный сугроб ближе чем в полумиле [805 м] от нашего лагеря не найти. Оставались только самим соорудить ледник.

Мы собрали пустые ящики - наследие экспедиции Борхгревинка, - уложили их по периметру квадрата и заполнили льдом, выбитым из айсбергов и льдин у подошвы припая. Три ряда ящиков, поставленных один на другой, составили стену высотой в пять футов [1,53 м] - и холодильник был готов. Внутри мы уложили на землю, вернее на гравий, слой льда толщиной в несколько дюймов, а на него - первую партию свежего мяса. Сверху его плотно накрыли осколками льда. По мере того как мы добывали животных, мы наращивали новые слои, пока наше хранилище не заполнилось до отказа.

В первый месяц солнце стояло еще довольно высоко, так что приходилось следить за состоянием льда и время от времени возобновлять его запасы. Но зато мясо сохранялось прекрасно, особенно после того как первые зимние ветры намели у подветренной и наветренной стен ледяного дома плотные сугробы.

Теперь, когда ледник был готов, остановка была за малым: надо было наполнить его большим количеством мяса, притом свежего. Кемпбелл и Левик день или два спустя после высадки забраковали нашу баранину, и мы всю ее выбросили в море. Пока осенняя непогода не заставила птиц покинуть эти края, мы должны были запасти вдоволь пингвиньего мяса. Иными словами, предстояло уничтожить несколько сот пингвинов - операция необходимая, но крайне неприятная. Спору нет, путешественник должен уметь охотиться, иначе он не путешественник, но отвратительное избиение пингвинов Адели и охотой-то не назовешь.

Несчастные птицы гак доверчивы, что на них не поднимается рука, а тут еще не всегда удается уложить их одним ударом - так сильна в них жажда жизни. Но что поделаешь - свежее мясо было необходимо для нашего здоровья, и за несколько дней мы убили, ощипали и положили на лед несколько сот птиц. С тюлениной нам повезло меньше: до осени, когда станет лед, тюлени на побережье - редкость, но мы все же ухитрялись добывать их и лишь изредка дополняли рацион пингвинами.

Опыт этого года убедил нас всех в том, что экспедициям необязательно и даже излишне тратить энергию на то, чтобы запастись новозеландским мясом. По своим качествам мясо пингвинов Адели и тюленей ничуть не уступает баранине и говядине, пахнет пингвинятина не хуже любой другой дичи, а тюленина вполне съедобна, хотя довольно безвкусна.

Как я уже говорил, волны все время размывали подошву припая, окаймлявшего южный берег мыса Адэр. За первые десять дней нашего пребывания на нем море местами продвинулось до двадцати ярдов [18,3 м]. Как только выдавалась свободная минутка, мы кидались спасать наши вещи, стремясь оттащить их в глубь от берега, подальше от прибоя.

Тем не менее некоторые вещи из нашего багажа, виденные однажды кем-то на берегу, впоследствии уже не смог увидеть никто, и в их исчезновении бесспорно повинно только море. Серьезные потери случились лишь в самые первые дни, ибо мы очень скоро поняли, какая опасность угрожает нашим припасам. Но ведь мы в это время переносили оборудование, то есть перетаскивали тонны груза на несколько ярдов от берега, а это требовало много времени и сил.