Василий Топильский - Розы на снегу

— Партизанен найн? — начинал злиться фельдфебель.

В избу с медовой улыбочкой вошел Варлаам Панкратьев и с почтительностью произнес:

— С готовностью рад, если желаете, проводить в ихнюю землянку.

— Гут.

На высокой сосне, под которой приютилась партизанская землянка, сидел Николай и внимательно наблюдал за дорогой.

— Братцы, едут! — вдруг крикнул он.

— Кто? Сколько?

Николай снова припал к биноклю.

Да, трудно бы им пришлось, не окажись у Георгия Лукича Власова (брата расстрелянного председателя колхоза) этого бинокля.

— Четыре подводы, — сосчитал Николай, — гитлеровцы. — Помолчав, добавил: — Варлаам, кулачье отродье, ведет.

Через полчаса предатель, стоя у брошенной партизанами землянки, читал написанные на снегу слова:

«Кто за нами охотится, тому не жить».

Он с надеждой посмотрел на солдат, которые минировали подходы к землянке.

Таким было начало их партизанской жизни. Вскоре выработались свои законы, свой особый режим. Они никогда больше двух суток не находились на одном месте. Ночью шли за продуктами, на разведку. Деревенские жители далеко окрест уже знали их. «Сергеевцы прошли», — с чувством радости и гордости говорили они, увидев вдали цепочку лыжников.

В деревне Малеево самоотверженно помогал отряду Петр Власов. По ночам партизаны в сарае Власовых находили продукты, патроны или заказанные юношей у кузнеца на свой страх и риск ножи.

В деревне Предково Анастасия Терентьевна Власова пекла хлеб для партизан.

Уходили на разведку то в Долосцы, то в Себеж, то в Идрицу Женя Мелихова и ее мать Екатерина Осиповна.

В Долосцах постоянно помогали партизанам брат и сестра Терентий Максимович и Евгения Максимовна Пузыня.

Во многих избах рады были обогреть и накормить бесстрашных. Сначала их было всего пять. Потом пришел в отряд Володя Селявский — восемнадцатилетний, не знающий страха парень из деревни Мощеное. За ним Илья Михайлов, его ровесник, из деревни Долосцы. В апреле появились в отряде и девушки. Как дружили вместе в школе, так и в партизаны ушли Ирина Комарова, Надежда Федорова, Валентина Дождева и Елена Кондратьева.

Все смелее действовал отряд. Партизаны срывали доставку продовольствия для фашистской армии, не пропускали обозы крестьян, убивали гитлеровцев, сопровождавших их.

Почти каждый день Сергей Моисеенко брал тетрадку и делал короткие записи о засаде, о подрыве моста. А 15 февраля 1942 года написал:

«Поход к старосте. Взяли у него наган и ружье».

Знакомство со старостой Лещевым было интересным и неожиданным для партизан. Дело в том, что незадолго до войны Прокопа Ивановича Лещева судили: на маслозаводе, где он работал мастером, оказались испорченными продукты. Случайность ли то была какая или вредитель зло совершил, но мастеру пришлось за это ответить. Гитлеровцы, узнав об этом, сразу прониклись к нему доверием. По их понятию, он должен был на свою власть обидеться. Поэтому место старосты ему было доверено без колебаний. Зная, что может оказаться полезным для своих, Лещев принял предложение.

И вот партизаны решили наведаться к нему.

Дверь оказалась незапертой. Прокоп Иванович был в избе. Увидел партизан и спокойненько встал им навстречу.

— Стоять!

Остановился. Улыбается. Всматривается, но узнать не может.

— Говори, где оружие!

А он стоит и все разглядеть их пытается. Им уже и не по себе стало. Видимо узнав кого-то, Лещев заговорил:

— Я вам, ребята, вот что скажу. Оружие вы мое сейчас заберите. А когда следующий раз решите заглянуть, предупредите, я вам его побольше насобираю. Продукты вам тоже, конечно, нужны. И их буду давать. Ну как, устраивает? — И Прокоп Иванович хитро усмехнулся. — А теперь давайте пошумите здесь погромче да тикайте, а я чуть погодя к фашистам побегу на вас жаловаться. Негоже ведь старосте без оружия оставаться.

Поверили они ему тогда и не ошиблись…

Сидя на мохнатых еловых ветках, сложенных на снегу, Сергей продолжал записывать. Подошел Володя Селявский:

— Женя Мелихова сказала, что сегодня или завтра каратели придут.

— Та-ак, — протянул Сергей, — молодец Женя. Потом позвал: — Саша, Степан, идите сюда, будем совет держать…

Были те часы суток, когда утро уже пришло, а ночь еще не отступила. Дул пронизывающий февральский ветер, сбрасывая с веток снег. Уныло стукались друг о друга оголенные сучья деревьев. Но под утро все стихло, будто в тревожном ожидании.

«Тра-та-та-та…» — резкие автоматные очереди вспороли неподвижный воздух. Остановившись перед самым лесом, гитлеровцы поливали его огнем. Так они «прочищали» себе дорогу. А партизаны были уже далеко. И опять карателям ничего не осталось, кроме сваленных еловых веток и множества лыжных следов.

Обозленные, они вернулись в деревню. Решили уничтожить партизанские семьи.

И трагедия разыгралась…

Многодетной была семья кузнеца Степана Егоровича Михайлова из Долосц. Но хоть у него и сидели малые дети на печи, благословил он старшего Илью, когда тот, прослышав о сергеевцах, ушел к ним. Василий тоже рвался, но не пустил его: молод еще.

Жители деревни видели, как вели Степана Егоровича Михайлова, его жену Агриппину Яковлевну, двенадцатилетнего сына Федю и восьмилетнюю дочурку Дусю в скотник. Полоснула автоматная очередь. Все было кончено.

А потом рвался в холодное зимнее небо красный растрепанный язык пламени — горела изба Михайловых. И никто не заметил, как выбрался из скотника весь перемазанный отцовской кровью мальчишка, как пополз ящерицей по канавке все дальше и дальше, пока не скрылся в лесу. Каратели спохватились, но поздно. Не нашли Федю. А тот уже к партизанам добрался.

Он сидел, прижавшись к брату, ни на секунду не переставая дрожать. Казалось, что говорит за него кто-то другой.

Молча слушали юные партизаны его рассказ. Сжав пухлые губы, неподвижно сидел Володя Селявский. Не смог сдержать слез, они так и набегали на глаза. Он узнал, что сожгли и его избу. Живы ли братья?

Партизаны продолжали делать свое дело. Горели фашистские машины, рискнувшие пройти по лесным дорогам. Валялись возле них подстреленные гитлеровцы. Но были операции и покрупнее.

Давно присматривались партизаны к маслозаводу в Рукове. Фашисты по-хозяйски обосновались в нем и преспокойно перерабатывали там награбленное у крестьян молоко. Надо было нарушить их покой. Ранним утром, не скрываясь, подъехали к маслозаводу на санях товарищи Сергея.

Высоко полыхнуло зарево. Женщины, как всегда в деревнях поднимающиеся чуть свет, заметив его, бросились было обратно в избы: никак опять каратели понаехали, жгут кого-то. Но потом разглядели: нет, это ж маслозавод горит! Наверное, опять сергеевцев работа… Молодцы!