Леонид Ленч - Это было

Чем ярче проявляется национальный характер юмора в произведениях писателя-юмориста, тем, как правило, легче он преодолевает языковые барьеры. Англичанина Джерома с его чисто английской комической рассудительностью, чеха Гашека с его прелестной простодушной грубоватостью, американца Марка Твена с его великолепным хохотом во все горло, Шолома-Алейхема с его еврейской мудрой печалью "на донышке стакана", из современников, допустим, Мрожека с его польской иронией и несколько изощренным интеллектуализмом знает весь мир.

Юмористические писания, лишенные национального колорита, подобны бумажным цветам. Похожи на живые, а все-таки не живые.

На мой взгляд, русский юмор ярче всего выражен у Чехова - с его изяществом, глубиной, с легким налетом грусти в самых, казалось бы, веселых рассказах, в таких, как "Роман с контрабасом", например. Могучий юмор Гоголя, как мне кажется, — это слияние двух национальных стихий смеха: украинской и русской.

Чехов облагородил русский юмористический рассказ. Когда Чехов начинал свою литературную деятельность, в это время культура такого рассказа в России уже существовала. Достаточно назвать Лейкина.

Чем отличался Лейкин от Чехова?

Мне кажется, что в каждом юмористическом опусе Чехова, за каждым самым "пустяшным" его рассказом стояла жизнь в ее красочном многообразии. У Лейкина этого не было. Но он был способный писатель. Он имел своего читателя - купца. Купцы его обожали. Это был их самый любимый писатель. Он писал смешно, но это был бескрылый бытописатель, не больше.

И это тоже резко отделяло его от острого реализма Чехова.

После Чехова развитие короткого юмористического и сатирического рассказа в России шло очень интенсивно и очень интересно.

Конечно, здесь нужно сказать о сатириконцах. Главные из них - это Аверченко, Тэффи и Бухов.

Сатириконцы в лучших своих рассказах продолжали чеховскую линию юмористического короткого рассказа, но в целом, как мне кажется, они перенесли на русскую почву европейские тенденции юмора и европейскую школу юмора. (Не случайно Джером Джером был переведен сатириконцем Георгием Александровичем Ландау и издан впервые в библиотеке "Сатирикона".)

В чем, с моей точки зрения, здесь было отступление от чеховской линии?

В том, что вместо чеховской реалистической глубинной содержательности, вместо жизнерадостности чеховского юмора, вместо чеховской сатирической усмешки возникла эксцентрика. Стали широко культивироваться приемы гротескного изображения действительности.

Но дело в том, что приемом гротеска в юморе пользоваться, думается, надо очень осторожно, потому что грубость преувеличения убивает самый юмор. Я вижу главную прелесть чеховского юмора в его психологической правде. У Чехова всегда наличествует психологическая правдивость в его юмористических рассказах. Она и подкупает, и смешит.

Некоторые свои рассказы, где были сделаны отступления от психологической правды, от правды вообще, где был гротеск во имя смешного, Чехов затем в собрании сочинений исправлял.

Помните рассказ о дачниках? Муж и жена на платформе мечтают о том, как они пойдут сейчас домой, побудут одни, отдохнут... И вдруг подходит поезд и приезжают родственники. Муж и жена думают теперь о другом - о том, что дома у них один рябчик на двоих, и этого рябчика гости съедят, и что настал конец тихой, спокойной жизни!.. У Чехова в рассказе, который был напечатан в "Осколках", конец такой: потрясенный муж бросается под поезд, жена утопилась в пруду, и автор говорит: "Как хорошо, что у меня нет родственников!" Чехов для книжки исправил эту концовку - она ему показалась слишком грубоватой для точного и житейски правдивого рассказа, — гротеск был убран.

Когда я начинал свой путь как писатель-юморист, передо мной было много соблазнов. Был Зощенко, которому многие подражали, но я считаю, что Зощенко нельзя подражать: настолько он уникален, так же как и Маяковский. Можно в чем-то следовать зощенковской традиции, но подражать ему нельзя. Мне близок чеховский лиризм, мне близка чеховская грусть в веселом рассказе, которую можно найти у Чехова в большом количестве его произведений.

В пятидесятых годах на книжных прилавках появились переводы интересных современных польских юмористов, потом стали переводить венгерских, чешских, югославских юмористов, для многих из них то. что называется европейской школой, было родным домом. В то же время уже разошлись давным-давно по семейным книжным полкам книги Михаила Зощенко, Ильи Ильфа и Евгения Петрова, Валентина Катаева, Аркадия Аверченко, Аркадия Бухова. Новых изданий не было, а с другой стороны, наступал острый, лаконичный, со сходной проблематикой, почти что нашей, польский юмористический рассказ и рассказы юмористов других социалистических стран. На мой взгляд, даже наметилась среди советских молодых юмористов "польская школа". Как мне кажется, молодежь это увлечение благополучно пережила, и в лучших своих произведениях наши подающие надежды юмористы возвращаются к принципам русской реалистической новеллы.

Лично мне претит юмористическая новелла с голым скелетным остовом. У меня самого есть такие вещи, но я не называю их рассказами. Это только эскизы будущих произведений, рабочие зарисовки. Увы, авторы таких "рабочих" мелочей считают, что это и есть основное в их творчестве. Мне кажется, что даже рассказ-мысль не следует доводить до оголенного состояния и что та же мысль будет воспринята читателем лучше, когда она станет художественным фактом, а не только фактом интеллектуального общения, если можно так выразиться.

Я за ясную, доходчивую мысль в юмористическом и сатирическом рассказе, за наполненность рассказа добрым человеческим чувством, если он лирический. Очень часто, особенно у начинающих юмористов, "подтекст" и "многозначительность" - величины мнимые. Многозначительность очень часто оказывается далекой от всякой философской мысли и порой оборачивается элементарной бессмыслицей. Как тут не вспомнить язвительные слова умницы Сомерсета Моэма: "Всегда найдутся дураки, которые отыщут в них скрытый смысл".

В заключение хочется сказать еще об одной драматической трудности на пути писателя-юмориста (да и не только писателя!) - я имею в виду глухую, подчас враждебную и нередко оскорбительную реакцию на его творчество со стороны людей, лишенных чувства юмора, но считающих себя вправе судить юмористов и сатириков по всей строгости законов своей мрачной души.

Вот совсем свежий пример. Журнал "Смена" опубликовал мою статью о творчестве Аркадия Райкина. Пенсионер 3-в откликнулся на статью письмом в редакцию, требуя от последней опубликования своего писания на страницах журнала. Опубликовать письмо пенсионера 3-ва, однако; нельзя, потому что его неприличная грубость исключает подобную возможность. Пенсионер 3-в вылил на голову народного артиста, подлинного любимца миллионного советского зрителя, великолепного мастера смеха, ушат помоев, хотя он сам при этом признается, что "я не видел его выступлений по телевизору, но по радио слушал, как смеялась публика на его выступление. Если проанализировать, то для здравомыслящего человека не смешно"... Меня пенсионер 3-в, само собой разумеется, попутно обругал за то, что я "по блату" и "по дружбе" похвалил Райкина в журнале, не указав на его "недостатки".