М. Смирнова (Ред.) - Мао Цзэдун. Любовь и страх Великого Кормчего

И только когда фронт откатился далеко на юг, Мао увидел наконец Цяо Цяо и Колю — своих новообретенных родных детей, с коими общался поначалу через переводчика, так как он не владел русским, а они — китайским.

Это необычное воссоединение необычной семьи описано в книге Ли Минь (она же Цяо Цяо). О его политических деяниях она судит понаслышке, зато приоткрывает подробности личной жизни.

Ли Минь пишет: «Отец был великим революционером и великим политиком. Но, в конце концов, он был человеком из плоти и крови — человеком, которому нужны были любовь и внимание, нужна была семейная жизнь. Никому не дозволено отнимать у революционеров право на любовь!»

Вскоре после возвращения из СССР, когда Цяо Цяо пришлось поступать в китайскую среднюю школу, отец сообщил, что придумал для нее новые имя и фамилию. На вопрос «зачем?» поведал, что некогда «Ли» был его любимый псевдоним. Но подлинную причину раскрывают содержащиеся в книге факты: Мао не хотел, чтобы дети использовали родство с выгодой для себя.

Когда Ли На, сводная сестра Ли Минь (дочь Мао и Цзян Цин, родившаяся в 1940 году), попала в больницу, отец велел записать ее там под именем Шэнь Цзюань, а ей наказал, чтобы выдавала себя за дочь его охранника Шэня.

При поступлении Ли Минь на работу отец строго предупредил: «Не говори, что ты дочь Мао Цзэдуна». Мао запрещал домочадцам пользоваться услугами персонала своей резиденции в Чжуннаньхае (повара, парикмахера и пр.).

В книге цитируется его наказ: «Не опирайтесь на меня, Мао Цзэдуна, — нужно опираться на собственные усилия, самим всего добиваться. Не пугайте моим именем людей».

Историки, публицисты любят сравнивать Мао и Сталина. Да, формальное сходство налицо: оба возглавляли главные коммунистические державы мира, оба были подозрительны. В книге Ли Минь обнаруживаются и иные черты сходства: Мао, как и Сталин, оказывается, был неприхотлив в быту, трудился по ночам. Наконец, был категорически против каких-либо льгот для своих детей, против тенденции пестовать детей как «наследных принцев».

До сих пор у нас еще немало таких людей, которые рассматривают отдельные формулировки, взятые из марксистско-ленинской литературы, как готовую чудодейственную панацею, полагая, что достаточно ее приобрести, чтобы без всякого труда излечивать все болезни. Это — невежество людей незрелых. Среди таких людей мы должны вести просветительную работу. Всякий, кто рассматривает марксизм-ленинизм как религиозную догму, является именно таким невежественным человеком. Такому нужно прямо сказать — твоя догма ни на что не годится. Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин неоднократно повторяли, что их учение не догма, а руководство к действию[8].

Один из самых драматичных эпизодов книги — рассказ о гибели Сережи (Мао Аньина, старшего сына Мао Цзэдуна). Он был профессиональным военным, выучившимся в России. Вернувшись в Китай, он не смог стоять в стороне от проблем своей родины, и во время войны с Кореей попросился на фронт. 25 ноября 1950 года американский самолет сбросил напалмовые бомбы на штабное помещение, где в тот момент находился Сергей, переводчик генерала Пэн Дэхуая, командовавшего частями китайских народных добровольцев. «В новом помещении Генерального штаба китайских народных добровольцев стояла тишина, полная скорби и гнева, — пишет Ли Минь. — От такой тишины перехватывало дыхание, застывала кровь в жилах. Пэн Дэхуай, навалясь на небольшой квадратный стол, составлял телеграмму: «Сегодня во время вражеского налета на штаб китайских народных добровольцев погиб товарищ Мао Аньин».

— Председатель, я не уберег Аньина, это моя вина. Прошу наказать меня, — сказал Пэн Дэхуай по прибытии в Пекин. Последовавший ответ Мао сопоставим с реакцией Сталина на предложение обменять его плененного сына Якова на Паулюса: мол, он «лейтенантов на фельдмаршалов не меняет».

— Погиб простой боец, — заявил Мао, — и не надо делать из этого особое событие только потому, что это — мой сын. Неужели оттого, что он — мой сын, сын Председателя партии, он не может погибнуть во имя общего дела народов Китая и Кореи!

Сережа-Аньин был общепризнанным лидером, так сказать, «звездой», возглавлял сводную комсомольскую организацию детского дома. Заботливо опекал младшего брата (Колю-Аньцина) и сводную сестренку Цяо Цяо. Но именно с ним, с Сергеем, Мао был особенно строг.

Ли Минь приводит занятный рассказ брата. «Когда я только что приехал в Яньань, мне все было непривычно: быт, общение с людьми, обстановка кругом казались такими чуждыми. В детстве я бродяжничал, привык к вольнице, потом в Советском Союзе воспринял многие русские привычки. Отец однажды сказал: “Ты сейчас в Китае — в Яньани, а не в Советском Союзе. Ты должен следовать традиционным привычкам восточных людей”».

Переодев сына в залатанный ватник, Мао сказал: «Раньше ты ел хлеб, пил молоко, а теперь ты — в Китае и нужно попробовать шаньбэйскую чумизу. Ты должен жить, питаться и трудиться вместе со всеми сельчанами. Начнешь со вспашки земли и вернешься после сбора урожая».

Когда Сережа вернулся из деревни, на нем, повествует Ли Минь, была одежда из серого домотканого полотна, голова повязана полотенцем — загорелый дочерна, он теперь не отличался от крестьян Северной Шэньси. Мао был удовлетворен.

«Наш бледный толстячок, — констатировал он, — превратился в загорелого крепыша!» Но в том-то и дело, что его сын приехал из СССР отнюдь не белоручкой и не «толстячком». Сама же Ли Минь жалуется на скудость интердомовского питания военных лет: «На завтрак давали полкусочка хлеба и тарелку каши; на обед и ужин — по кусочку хлеба и тарелке картошки. Этого даже мне не хватало, не говоря уже о братьях».

Здесь будет уместно процитировать документ, вошедший в книгу, выпущенную несколько лет назад силами «ивановского землячества»: «Дорогой товарищ Сталин! Я — китайский юноша. В руководимой Вами Стране Советов проучился 5 лет. СССР я люблю так же, как люблю Китай. Я не могу смотреть, как германские фашисты топчут Вашу страну. Я хочу мстить за миллионы убитых советских людей. Я полон решимости идти на фронт. Пожалуйста, поддержите мою просьбу». Автор — Мао Аньин (Сережа), дата — май 1942 года.

Ответа он не получил, но приходит январь, и его приглашают в Московскую военно-политическую академию имени Ленина. Когда Мао Аньин ее окончил, война уже была на излете, но он все же успел побывать на фронте. При возвращении в Китай Сережа-Аньин хотел, видимо, щегольнуть советской военной формой перед отцом, Мао Цзэдун форму приказал снять. Не советский ли мундир вызвал предубеждение Мао, стал первопричиной многих «домашних строгостей» вождя, его внутрисемейной кампании за выправление «заморских привычек» старшего сына? И его будущих кампаний с антисоветской начинкой («большого скачка» и «культурной революции»), военных столкновений на острове Даманский (Чжэньбаодао). Эти предположения, конечно, из сферы психологии, но.