Лея Трахтман-Палхан - Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

Мои сомнения в правильности пути партии усилились после того, как меня направили в организацию рабочей молодежи «А-Ноар а-Овед» для привлечения новых членов в партию. На меня было возложено вступить в организацию, играть роль обыкновенного члена и вести агитационную работу среди ребят с целью обращения их в коммунистическую веру. Я делала это против всего моего существа, так как лицемерие было противно мне. То, что я не могла быть искренней с окружающими, причиняло мне душевные страдания. Я люблю делиться своими мыслями и чувствами. А в данном случае я находилась среди юношей и девушек моего возраста и обманывала их. Разумеется, я никого не привела в наши ряды. Я и так страдала от постоянной мысли о муках, которые причиняю родителям, и не только им. Ведь тут были и любимые мною дяди и тетя, старый мой дедушка. Какой позор будет для моей семьи, когда обнаружится моя принадлежность к «мопсам». Эти мои душевные страдания длились годами.

Мы, ученицы школы, получили указание организации не являться в школу 1 Мая. Тель-Авив был тогда небольшим городом с небольшим количеством населения. Наши учителя скоро узнали, что мы являемся жертвами коммунистической агитации. Особенно на них подействовала демонстрация учащихся, которая произошла осенью 1927 или 1928 года при моем переходе из седьмого в восьмой класс. Каникулы закончились, а школы не открывал Сохнут, который содержал еврейские школы, не платил учителям зарплату в течение нескольких месяцев, и учителя с начала учебного года объявили забастовку. Все школы, за исключением школы «Альянс», были закрыты. И вот мы получили указание партии организовать демонстрацию учащихся в поддержку забастовки. В доме Ривки и Юдит, которые тогда еще были с нами, мы готовили плакаты с лозунгами к предстоящей демонстрации. На больших полотнах из белой бязи красными печатными буквами Ривка написала лозунги. Главный из них был: «Мы хотим учиться!» Плакаты были изготовлены и натянуты между двумя древками мастерски.

На демонстрацию мы вышли, разумеется, без Ривки, так как она была студенткой семинара Левински. В первый день демонстрации, когда мы вышли на улицу Алленби с этими плакатами, к нам присоединились учащиеся всего Тель-Авива. Демонстрация была массовой: с обеих сторон колонны с нами шли жители Тель-Авива. Бастующие учителя подходили к нам и говорили: «Молодцы! Идите к зданию Сохнута». Но мы получили указание партии идти к зданию Тель-Авивского муниципалитета. Во главе демонстрации шагали Симха и я. Мы выкрикивали лозунг: «Мы хотим учиться!!!» Мы останавливались на углах улиц. Оратором была Симха. Она поднималась на каменную ограду и произносила свою речь. От партии руководил нами Меир Куперман, погибший потом в одном из лагерей ГУЛАГа.

Мы подошли к зданию городского совета. На балконе появилась известная и уважаемая тогда деятельница, но кто именно, я не помню. Мы подняли Симху, поставили ее на что-то, и она произнесла свою речь. После выступления Симхи ответное слово взяла эта женщина. Она говорила о тяжелом финансовом положении Сохнута, о мерах, принимаемых к разрешению проблемы, и обещала, что школы откроют в ближайшее время. Она просила нас успокоиться и разойтись по домам. Мы стояли перед балконом большой массой учащихся. Среди нас были и жители города. Симха снова встала на импровизированную трибуну и сказала, что школы должны содержаться местными и английскими властями. Тут руководители еврейского населения и корреспонденты газет поняли, кто истинный организатор демонстрации. Когда мы вышли на другой день на демонстрацию вторично, она уже не была популярной: первыми отвернулись от нас учителя, которые так поддерживали нас накануне. Так узнали учителя нашей школы, что лучшие ученицы восьмого класса, пять девочек (среди них и я), которым прочили бесплатное обучение в учительском семинаре Левински, находятся под влиянием коммунистов. Мы были дороги учителям школы. Принято было ежегодно направлять пять лучших учениц школы в семинар Левински, здание которого стояло под углом к зданию нашей школы в одном дворе. Кандидатами на перевод были Симха, Яэль, Юдит, Хася и я.

Учителя решили не уступать нас коммунистам. Все видные педагоги, среди которых были не только наши преподаватели, мобилизовались для бесед с нами. Беседы проводились для всего класса, и мы почти не учились. Все уроки были посвящены тому, чтобы вернуть нас на правильный путь. Учителя рассказывали об истории евреев, о их положении в странах диаспоры, об антисемитизме и о том, что единственный путь для разрешения проблем нашего народа – создание суверенного еврейского государства на нашей исторической родине. Они говорили также о том, что мы слишком молоды для формирования своего мировоззрения. Они убеждали нас в том, что прежде всего мы должны приобрести образование, специальность, профессию и тогда только выбрать свою политическую дорогу. Моя душа рвалась на части: больно и стыдно было, что мы причиняем столько разочарования нашим любимым учителям, которые питали такие надежды относительно нашего будущего.

Но я тогда еще была убеждена, что только социалистическая революция разрешит проблему нашего многострадального народа.

Рядом со мной за партой сидела Яэль. Она была старше нас на три года. Она яростно отстаивала коммунистические идеалы и выступала в защиту советского строя, в успехах которого ее убедили в советской школе и в пионерском отряде. Родители вывезли ее в Палестину против ее желания незадолго до того.

Симха также была фанатично предана коммунистической идее. Симха, жившая в тяжелых бытовых условиях, верила в коммунистический путь изменения общественного строя. Ее стремление к общественной справедливости было стойким.

Итак, мои ближайшие подруги Симха и Яэль были убеждены в правильности избранного ими пути. А я приняла коммунистические идеи только умом, но не сердцем. Ни на одну минуту я не могла освободиться от мысли, что причиняю муки своей матери. Когда, бывало, раздавался свист на мотив популярной тогда песни, вызывающий меня на распределение листовок, мама тревожно вскакивала и выходила со мной из дому, умоляя меня не идти, так как меня могут арестовать. После первого моего ареста она рассказала мне, что люди спрашивали ее, сколько денег платит ей Москва за то, что она посылает свою дочь к «мопсам».

По окончании школы администрация наказала нас тем, что нам выдали свидетельства об окончании школы без подписи преподавателей. Наши учителя, ранее ценившие и любившие нас, теперь отвернулись от нас, убедившись в бесполезности своих слов. В организации говорили, что это противозаконно, и требовали от нас пойти к директору с угрозами опубликовать этот факт в газетах, если учителя не поставят свои подписи в наших свидетельствах. Мы пришли домой к директору школы, старому, седому, уважаемому господину Ехиэли – одному из основателей Тель-Авива. Яэль, крупная девочка с толстыми ногами в коротеньком платьице, стояла перед ним и с дерзостью угрожала. Она, получившая воспитание в советской школе, была настроена против всего, что делалось в Израиле. А мне, пришедшей в школу после погромов и скитаний, жизнь в Стране казалась светлой и радостной, несмотря на жизнь в бараке и нужду. Я любила школу, любила и уважала учителей. Я помню, как трудно было мне переступить порог дома нашего директора. Как тягостно было для меня участвовать в этой миссии! Я помню свое смущение и растерянность, когда Яэль грубо и дерзко, чувствуя себя героиней, произносила приготовленные каким-то руководителем партии слова заявления, якобы от имени всех нас. Потом мы обошли всех педагогов. После посещения директора мы пошли к своему классному руководителю г. Бен-Яакову. Он был очень строгим учителем. Только нас, отличниц класса, называл по имени (Симха, Яэль, Лея), а всех остальных по фамилиям. У себя дома он принял нас очень приветливо. Мы впервые увидели его улыбающимся. Он показал нам альбом со снимками времен его юности. Он распрашивал нас о наших дальнейших планах, но, когда мы попросили его поставить подпись в наших свидетельствах, он ответил нам спокойным и решительным отказом, сказав, что не каждой ученице он подписывает свидетельство.