А. Паевская - Виктор Гюго. Его жизнь и литературная деятельность
Как ни скорбел стареющий поэт вдали от родины, как ни хотелось ему вернуться в отечество, тем не менее он не счел возможным воспользоваться амнистиями, провозглашенными империей в 1859 и 1869 годах. Он не признавал за Наполеоном III права прощать людей, ни в чем не виновных.
В 1868 году умерла г-жа Гюго. Это было тяжелым ударом для всей семьи и в особенности для самого поэта.
Глава V
Падение империи.– Возвращение поэта на родину.– Жизнь и деятельность В. Гюго во время осады Парижа.– Избрание поэта в палату депутатов,– Смерть Шарля Гюго.– Отъезд поэта в Брюссель.– Высылка из Брюсселя.– Смерть Франсуа Гюго.– Литературная деятельность поэта в этот период его жизни.– Избрание в сенат.– Деятельность В. Гюго как сенатора.– Отношение его к натуралистической литературной школе.– Религиозные взгляды В. Гюго.– Пятидесятилетний юбилей «Эрнани».– Чествование поэта при вступлении его в восьмидесятый год жизни.– Кончина Виктора Гюго.
Несмотря на строгость, с которою империя преследовала всякий протест, всякое враждебное ей настроение в народонаселении, она тем не менее к концу шестидесятых годов была расшатана. Ей наносились удары со всех сторон. Газета «Rappel», где сотрудничали сыновья и друзья Виктора Гюго, протестовала при каждом удобном случае против реакционных мер; Рошфор со своим «Фонарем» поднимал наполеонидов на смех, а смех во Франции – орудие смертоносное. Империя рухнула.
Только тогда Виктор Гюго вернулся во Францию. Он действительно сдержал слово, данное в стихе:
Et s'il n'en reste qu'un – je serai celui-là!
(И если останется только один – то я буду этим одним!)
При въезде во Францию возвращающийся изгнанник был тяжело поражен встречею с отступающею французскою армией – раненые беглецы, умирающие от утомления и голода, протягивали руку с мольбою о куске хлеба. При виде этого престарелый поэт зарыдал: он скупил весь хлеб, который можно было найти, и приказал раздать его солдатам.
Известный французский писатель Жюль Кларети сопровождал Виктора Гюго. Вот что он говорит об этом печальном возвращении:
«В понедельник, 5 сентября 1870 года, на другой день после падения империи, Виктор Гюго, находившийся тогда в Брюсселе, подошел к железнодорожной кассе, где продавались билеты во Францию, и спросил голосом, невольно дрожавшим от волнения: „Билет в Париж“.
Я так и вижу его... в мягкой войлочной шляпе, с кожаной сумкой на ремне, надетом через плечо; он был бледен и взволнован и, подходя к кассе, невольно взглянул на часы; казалось, что ему хочется самым точным образом знать минуту, в которую оканчивалось его изгнание.
Столько лет – девятнадцать лет прошло с того дня, когда ему пришлось покинуть этот Париж, покоренный его гением, и всё, что составляло его жизнь: жилище, к которому он привык, любимые книги, мебель, картины и даже шесть едва просохших листков с последними стихами.
Теперь все кончилось. Теперь не месяцами, а минутами нужно было считать время, отделявшее его от того мгновения, когда он будет в состоянии воскликнуть: „Вот Франция!“
Друзья провожали Виктора Гюго, возвращавшегося на родину... Поезд тронулся. Поэт сидел против меня и Антонена Пруста и смотрел в окно, ожидая той минуты, когда переедут границу, и он увидит деревья, луга, землю, воздух и небо родины. Я никогда не забуду потрясающего впечатления, произведенного на этого шестидесятивосьмилетнего старика, поседевшего в изгнании, видом первого французского солдата.
Это было в Ландреси. Полки корпуса Винуа отступали от Мезьера к Парижу: бедняки-солдаты, усталые, пыльные, все в грязи, бледные, уныло сидели или лежали на земле вдоль полотна железной дороги. Они уходили от наступавших немецких войск и старались приблизиться к Парижу, чтобы, в свою очередь, не пасть жертвою бедствия, сделавшего под Седаном последнюю французскую армию добычею прусских цитаделей.
В их глазах можно было прочесть поражение; весь их внешний вид говорил о тяжелом нравственном утомлении; молчаливые, отупелые, разбитые, они напоминали обломки камней, увлекаемые после грозы потоками дождевой воды по горным дорогам. Но всё же это были солдаты нашей Франции, на них был родной любимый мундир... Они уносили с собою в целости трехцветные знамена, они спасли их среди всего этого крушения. Крупные слезы сразу навернулись на печальных глазах Виктора Гюго.
Высунувшись из окна вагона, старик крикнул, точно вне себя, громким и в то же время дрожащим голосом:
– Да здравствует Франция! Да здравствует армия! Да здравствует отечество!
Солдаты, подавленные усталостью, смотрели на поезд с убитым и тупым видом, не понимая.
Он продолжал кричать им ободрения:
– Нет, нет, это не ваша вина, вы исполняли свой долг!..
И когда поезд двинулся, слезы, одна за другой, медленно потекли по его щекам, теряясь в седой бороде...
В Тернье – другое воспоминание, которым я горжусь: Виктор Гюго в первый раз пообедал во Франции. О приезде его уже знали; буфетная зала была полна любопытных, теснившихся кругом.
– Вам не нужно паспорта! – сказал, кланяясь поэту, полицейский комиссар.
Мы вошли в буфет: почти ничего не было. Закусили хлебом, сыром и вином, вот и всё. Я упросил Виктора Гюго сделать мне честь и принять от меня этот первый обед свой на родине. Он согласился, и я видел, как он с волнением сунул в карман кусочек того хлеба, которым насытился в первый раз в обретенном снова отечестве.
– Он всё еще у меня, ваш кусочек хлеба,– иногда говорил он с умилением впоследствии, вспоминая свою скромную трапезу.
Он действительно навсегда сохранил этот кусок хлеба из Тернье. Больше он в тот день почти ничего не ел, он был слишком взволнован.
Мы опять сели в вагон. До самого Парижа Виктор Гюго сидел молча, погруженный в свои думы. Ночь мало-помалу спускалась на проезжаемые нами местности.
– Я хотел бы,– вдруг произнес поэт,– вернуться один, как неизвестный путник, в город, которому угрожает враг...
На северном дебаркадере Поль Мерис, Вакери, Франсуа Гюго – Шарль был с нами – бросились к нам навстречу, крича:
– Да здравствует Виктор Гюго! Да здравствует Виктор Гюго!
– Господа, тише, прошу вас,– сказал один из главных хирургов,– у нас здесь раненые.– И он указал на санитарные вагоны, откуда кровь сочилась на рельсы.
Виктор Гюго сделал знак. Замолчали. Перед вокзалом огромная толпа ждала его. Его увидели, приветствовали громкими кликами, подхватили... И я слежу взором в тени Парижа и среди бесчисленного стечения народа за этим стариком, который, верный своей клятве, протестовал до конца против попрания права».
Через несколько дней после приезда поэта немецкая армия подступила к Парижу. Виктор Гюго написал по-французски и по-немецки воззвание к пруссакам. Он уговаривал их прекратить эту войну, начатую Наполеоном; он напоминал, что между обоими народами не существовало вражды... «Подумайте раньше, чем показать миру такое зрелище... Немцев, превратившихся в вандалов... варварство, губящее цивилизацию... Знаете, чем была бы для вас эта победа – бесчестием!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});