Эмиль Людвиг - Судьба короля Эдуарда

Последнего герцога Йоркского, принца Альберта, судьбы его предшественников волновали меньше, чем насущные потребности настоящего: в этом он был похож на своего брата. Поэтому в 1921 году, когда они какое-то время жили неподалеку друг от друга, в Лондоне или его окрестностях, общность взглядов сближала их в работе над одними и теми же социальными программами.

После войны принцу Альберту поручено было совершенно новое дело, которому позже он отдался целиком и полностью. Надо сказать, что он начал заниматься им уже во время учебы в Кембридже. Правительство признавало, что королевская семья имеет тесные связи с армией и флотом, с охотой и сельским хозяйством, но никак не связана с промышленностью, которая, однако, давно уже играла первостепенную роль в стране. В Англии вырабатывалась доктрина социального партнерства между предпринимателями и рабочими, потому что гуманные, но расплывчатые понятия, имеющие отношение к социальной помощи, теперь безнадежно устарели. За восемьдесят лет до этого принц-консорт заявил, что неравенство состояний и зависть, вытекающая из него, являются двумя величайшими бичами Англии, а в 1900 году король Эдуард говорил: «Классы более не должны отдаляться друг от друга». В промежутке между этими двумя декларациями Карл Маркс в том же Лондоне глубоко изучил эту английскую и мировую проблему и уже давно без ведома сильных мира сего определил ее суть.

«Почти социалист» Ллойд Джордж теперь хотел, чтобы корона всерьез заинтересовалась «рабочим вопросом». Когда второму сыну короля предложили им заняться, он согласился при одном условии, дословно переданном Болито, и слова принца вполне соответствуют его характеру:

«Я буду этим заниматься, но избавьте меня от ваших чертовых красных дорожек!»

Тогда он вменил себе в обязанность постоянные визиты на предприятия и стал вникать в тонкости основных отраслей английской промышленности. Либо из скромности, либо искренне считая, что так можно больше узнать, он делал все, чтобы избежать рекламной шумихи вокруг своих визитов на предприятия. Дирекцию он предупреждал только накануне, запрещая говорить рабочим, что он приедет. По прошествии двух лет Альберт был способен составить вполне объективное мнение о жилищных условиях рабочих, ночных сменах, летних лагерях для молодежи или налоговой системе. Обо всех этих проблемах он мог не только смело судить — он искал их практическое решение в качестве председателя «Industrial Welfare Society»[30].

В какой мере король и рабочий способны понять друг друга? На этот вопрос, возможно, поможет ответить следующий анекдот. На табачной фабрике принц наблюдал за работницей у конвейера, следившей за тем, чтобы в листьях табака, движущихся по ленте, не содержались посторонние примеси.

— Что вам нравится в работе? — спросил он.

— Однажды я нашла шиллинг, — ответила девушка.

Пока Альберт таким образом изучал социальный аспект английской промышленности, Эдуард погрузился в проблемы отечественной торговли, привлекая опыт, приобретенный во время своих поездок, он стремился, опираясь на помощь экспертов, укрепить рынок Британской империи. После произнесения добрых пяти сотен речей в роли «коммивояжера», принц преодолел прежнюю робость, научился острить и давать отпор в случае необходимости, вызывая уважение к себе, — он действительно стал отличным оратором. В Кембридже, например, Эдуард сразу же расположил к себе публику, начав свою речь следующим шутливым заявлением: «Я — человек Оксфорда». Поскольку лорд Бальфур однажды поставил его в затруднительное положение, обратившись к нему на латыни, принц отомстил ему за обиду, приветствуя лорда несколькими валлийскими фразами, — принц считался президентом Уэльского университета.

Если вспомнить о множестве торжественных открытий, церемоний приветствия и прочих мероприятий, в которых должны были принимать участие король и королева, то становится понятно, почему для упрочения репутации фирмы «Виндзор» все члены ее должны были работать сообща и не покладая рук. И, кажется, двор именно так понимал жизненные задачи королевской семьи, потому что позднее была составлена карта с указанием трех тысяч мест, где в течение десяти лет Виндзоры появлялись на публике. С тех пор каждый год на Рождество королю преподносили подобную карту, а члены королевского семейства, принимавшие участие в такого рода деятельности, получали ее копию: все происходило совершенно так, как у директоров заводов, для которых в конце хозяйственного года составляются диаграммы с показателями достижений вверенных им предприятий.

Но среди всех этих «производственников» принц Уэльский был единственным, кому не представлялось возможности остановиться и передохнуть. Стоило ему составить вокруг себя небольшой дружеский круг, увлечься чем-либо, обустроить дом, как появлялся премьер-министр и, словно начальник вокзала в былые времена, бил в большой колокол, покрикивая:

— По вагонам! Ближайший поезд отходит через пять минут!

Осенью 1921 года «ближайший поезд» увозил принца Уэльского в Индию.

До этого он посещал страны, где иногда критиковали Англию, но лично к нему враждебности не проявляли; повсюду Эдуард встречал неизменно восторженный прием, его закармливали на банкетах, похожих один на другой как две капли воды. Но на этот раз такого рода однообразие ему не угрожало. Ганди[31], находившийся тогда в апогее своих первых крупных успехов, будоражил все провинции — за великим революционером шло полстраны, и он готовил наследнику престола недобрый прием. Именно в том, что обстановка в Индии была тревожной, заключалась одна из главных причин этой поездки: Британия хотела продемонстрировать мятежникам одно из достойнейших олицетворений монархии. Для успеха Эдуарду требовались смелость и мужество, необходимые человеку, который поднимается на трибуну во враждебно настроенном зале.

Во время индийского путешествия принц преодолел сорок одну тысячу миль на пароходе, по железной дороге, в автомобиле, а также на слоне; он прежде всего воплощал собой образ британского офицера и охотника, не пасующего перед лицом опасностей, и, поскольку хотел показать свою храбрость, поссорился с губернатором, которому поручили обеспечивать его безопасность. Так как по случаю приезда престолонаследника повсюду не только устраивались праздники, но и проводились враждебные демонстрации протеста, Индия постоянно являла принцу два абсолютно противоположных своих облика.

Индийские принцы представали в сиянии такого обилия золота и драгоценных камней, какого не увидишь нигде в мире. Белый принц, неизменно одетый в строгий костюм, встречался с самыми богатыми и самыми надменными представителями мира, клонящегося к упадку. На приемах буквально слепило глаза от парадных одежд, сверкающих драгоценными камнями, которые их рабы добывали в пещерах Гималаев, подвергаясь смертельным опасностям среди ледников и оползней ради того, чтобы корона их повелителя превосходила великолепием корону сопредельного князя. В Удайпуре чудесные, сказочные дворцы смотрелись в тихие озера. В Бароду принцы, встречая чужеземца, приехали на слонах, которые по команде задирали хоботы, словно в нацистском приветствии; золотая сбруя слонов сияла на солнце. Принцы пригласили сына короля взобраться на самого крупного, столетнего слона, к ногам которого были привязаны серебряные колокольчики. В Лахоре три тысячи индийских всадников торжественным строем продефилировали перед ним на дивных конях, а в храме Канди монахи при скудном свете лампад показали Эдуарду семь золотых, вставленных одна в другую емкостей, в последней из которых хранился зуб Будды. Тибетские монахи семь месяцев ехали в повозках, запряженных ослами, чтобы всего час танцевать перед ним, а в Гвалияре перед принцем плясали прекрасные обнаженные танцовщицы, но он не смог подойти ни к одной из них.