Виктор Буганов - Булавин

— Король помирится с Россией, только когда он приедет в Москву, царя с престола свергнет, государство его разделит на малые княжества, созовет бояр, разделит им царство на воеводства.

Вот так, ни больше ни меньше! Король заранее распределял среди своих генералов должности в Московии, губернатором ее столицы планировал назначить генерала Шпарра. Все его заявления, замыслы, действия, нередко самые сумасбродные и экстравагантные, сильно отдавали тем, что столетие спустя русский писатель Гоголь изобразит в образе Хлестакова, — безудержным хвастовством, фанфаронством, граничащим с клоунадой. Шведский король в конце концов попался в им же самим сплетенные и расставленные сети. Петр усиленно помогал ему попасть в эту ловушку своими военными и дипломатическими акциями.

Он готовится к решительной схватке. Следит за строительством укреплений в Москве, на случай прихода Карла и его армии, за сменой везиров и настроений в Турции. Предполагает, что в следующем году произойдут решающие события в войне с Карлом.

...Дьяк, долго молчавший, напомнил:

— Государь...

— А?! Да-да. Прости, брат, задумался. Чти дале.

— Из Москвы Тихон Никитич Стрешнев с товарищи: все, мол, делаем, чтоб армеи пОмочь подать, деньги и рекрутов, хлеб и припасы собираем с великим старанием, пушки и зелье шлем. Воеводы и офицеры гвардейские, маеоры и капитаны, денно и нощно по городам и уездам ездят с командами, собирают потребное...

— Плохо собирают! Отписать им со строгим подтверждением — почему-де недосылаете рекрут? Хлеба и запасов, денег такожде мало в полки пришло! Даточных людей не хватает, работы идут медленно. О том же Апраксин из Воронежа, с верфи, слезными отписками, засыпал. И другие тоже. Все жалуются, со всех сторон. — Царь закипал гневом, глаза расширились, заблестели. — Отпиши построже и дай прочесть. Проверю. Знаю я — на Руси все делается только после третьего указа. Вот и ждут — моей палки! Мало она по их спинам ходила!

— Напишу, государь. — Дьяк осторожно взглянул на царя. Не прогневайся, государь, на бояр и воевод. Они делают со старанием и поспешением. Да не все делается, как потребно...

— Знаю, знаю! Нелегко... — Петр помолчал. — А мне легко? Легко ли скакать, как угорелому, по всей России, требовать, ругать, драться! Нужно ведь. Потребны, и во множестве потребны, люди, деньги. Люди и деньги. Велика Россия, а не хватает!

— Многое уже взяли, государь. Налогов новых, сам знаешь, Курбатов и его прибыльщики придумали немало. Людишек нагнали бесчисленное множество — в солдаты и матросы, крепости и заводы строить... Да мало ли куда. Мрут мужики, другие бегут — и с работ, и от помещиков своих. Приказы, ведомо тебе, стонут от бумаг — дьяки, сказывают, сидят над ними без восклонения, спины не разгибают.

— Дьяки, знамо, сидят. Да что высидели? Подлые людишки как бежали, так и бегут. Этак и работать будет некому. Тут жесточь нужна, иным с ними ничего не поделаешь! Распустились везде! — Петр стукнул кулаком по столешнице. — Доберусь я до них!

— Так, государь. — Дьяк приготовил новые бумаги. — Еще есть отписки...

— О чем там?

— Из Посольского и Разрядного приказов пишут: казаки донские не оставляют своеволия, упрямство показуют и твои указы исполняют нерадетельно.

— Это как же? Говори!

— Как ты указал, тому прошло года с три, соляные заводы на Бахмуте отписать на себя и ведать ими Изюмского полку полковнику Федору Шидловскому, они, донские казаки, тому указу учинились ослушны, солеварни те разорили и сожгли, изюмских жителей били и прогнали. И по ся места не дают им соль варить и теми местами владеют не по твоему указу.

— Старые воры! Сколько их били и казнили! И батюшка мой, царствие ему небесное, и брат мой Федор; и мне приходится! Да все не успокоятся никак! Ну, погодите, атаманы-казаки! Сарынь подлая!

— И с беглыми снова...

— Так... Мало им! Тыщи подлых бегут во все стороны, наипаче же — на украины российские, на Дон и в Запороги, Терек и Яик. Ах ты, докука злая, государская!.. С королем свицким, похоже, баталия будет. А тут эти донские мешают.

Царь выбрал из бумаг, что на краю стола лежали, одну. Развернул, оказалось — широкий лист, тонкими линиями разрисованный, с надписями мелкими буковками, значками, точками, штрихами.

— Смотри — карта Дона с притоками. Вот Дон. — Петр провел пальцем сверху вниз. — Вот их столица смутьянская, Черкасск. Лукьян Максимов там ныне сидит в атаманах. Бывал я у него... — Улыбнулся, вспомнив что-то приятное. Подавил улыбку. — Что-то не понять его. Человек богатый, значный. Таких, как он, не зря донскими помещиками зовут. А юлит, с голутвой не управится никак. Боится он их, что ли? Не вместе же войсковой атаман с гультяями беспортошными?..

— И их боится, и еще пуще — донские вольности старинные потерять, власть свою и старшинскую. Да и беглых домовитые хотят сохранить, работают они на них в куренях старшинских, у стад и в извозе, на солеварнях и в ловлях, рыбных и звериных. Да мало ли, всего не исчислить.

— Знаю... Да ведь я атаманские и старшинские земли и промыслы отбирать не собираюсь, пусть пользуются. И работниками тоже. Только с беглыми из России — тут, брат, шалишь! Накося, выкуси! — Царь показал куда-то в угол кукиш. — Ты ведаешь, дьяк: сколько у них этих городков и в них казаков, старожилых и новоприхожих? А особливо беглых русских — помещиковых, работных людей, солдат и прочего сброда?

— По справкам из приказов, всего на Дону городков близко к ста тридцати. А живут в них казаков тысяч с тридцать и больше. — Дьяк внимательно вычитывал цифирь из столбца, потом поднял голову. — Всех, государь, особливо новоприхожих беглых, счесть не уметь.

Многие в описи не попали, скрываются кто где. Просторы-то на Дону немалые, немеряные...

— Измерим, придет срок! Зело то надобно. Вот что, дьяк; утомился я, да и ты, я вижу, устал. Отдохни малое время. После обе да сосну часок. Потом приходи. Надо решить это дело — с беглыми на Дону; как заноза сидит оно во мне. Ступай.

Дьяк собрал бумаги, бесшумно удалился. Денщик знал свое дело — час обеда наступил, и в дверь просунулся поднос, за ним — денщик с полотенцем на плече и веселой ухмылкой на круглом лице. Петр встал, потянулся и, пока тот ставил на стол обычный графинчик с анисовой, тарели с хлебом, щами и кашей, прошелся по горнице, поскрипел сапогами. Что-то обдумывая, постоял у окна. Повернулся, сел.

— Что нынче даешь к столу?

— Как всегда, государь.

— И хорошо. Многое ли солдату нужно? Верно, брат?

— Истинно так, Петр Алексеич.

— То-то. Разносолы нам на войне не нужны. Не герцоги и графы французские — сидят за столом часов по пяти, болтают вздор и кружевами трясут. Видел их немало. Тьфу! Прости меня, господи, грешного...