Владимир Джанджгава - Немеренные версты (записки комдива)

По подсчетам штаба полка, в ходе разведки боем было уничтожено до двухсот солдат и офицеров противника, выведены из строя четыре пулеметных расчета, разбито несколько минометов и артиллерийских орудий.

Командир 3-го стрелкового батальона 676-го стрелкового полка Д. Л. Швендик.

Понесли, конечно, потери и подразделения полка. Вероятно, потери были бы меньшими, если бы комбат и его заместитель по-настоящему оперативно руководили боем. Но они, к сожалению, были отрезаны артогнем противника и потеряли управление подразделениями.

По случаю удачно проведенной операции командующий 13-й армией генерал-майор Николай Павлович Пухов и член Военного совета бригадный комиссар Марк Александрович Козлов прислали в полк поздравительную телеграмму, в которой, между прочим, говорилось: «Очень важно, чтобы разведработа в дивизии не ослабевала, а наоборот, после первой удачи активизировалась во всех звеньях».

Н. П. Пухов и М. А. Козлов часто приезжали в нашу дивизию. Они знали, что дивизия, и в частности наш 676-й стрелковый полк, находятся на уязвимом направлении и потому тщательно осматривали инженерные сооружения, давали конкретные советы по укреплению обороны. Но особый интерес они проявляли к данным об изменениях в группировке противника, его режиме, до мельчайших подробностей анализировали показания пленных.

В предвидении предстоящих оборонительных боев командование 13-й армии приказом от 20 июня почти на треть сократило участок обороны 15-й стрелковой дивизии. Это дало возможность уплотнить боевые порядки, увеличить их глубину, иметь во втором эшелоне сильный резерв.

В результате проведенной в ночь на 21-е перегруппировки войск 676-й стрелковый полк оказался правофланговым, его оборонительный участок примыкал к участку 635-го стрелкового полка 143-й дивизии, вновь возвращенной на передний край. Стык между полками был не совсем удачным: правофланговый батальон оказался отрезанным от основных сил полка глубоким оврагом.

До начала вражеского наступления я не пропускал ни одного дня, чтобы не побывать в «заовражном» батальоне. На вопрос: «Как идут дела?» капитан И. Л. Швендик, перемежая русские и украинские слова, неизменно отвечал:

— Помалэньку, товарищ комполка. За наш батальон не беспокойтесь. Встретим фрицев, як подобае.

Эти слова комбат произносил с такой непоколебимой уверенностью, что они звучали, как нерушимая клятва. Коренастый, широкоплечий, чуть-чуть застенчивый, немногословный, Иван Швендик был одним из тех командиров, которые не любят бросать слов на ветер. Он действовал всегда обдуманно, даже в самой тяжелой обстановке не принимал сгоряча решений. Иногда казалось, что Иван Лазаревич даже щеголял своей невозмутимой сдержанностью, чтобы казаться посолиднее, постарше. Было ему тогда всего двадцать лет, и он, командуя людьми во многих случаях гораздо старше себя по возрасту, стеснялся своей молодости.

В мирные дни двадцатилетние кажутся порой чуть ли не детьми. Им стараются когда нужно и не нужно подсказать пути к достижению цели, зачастую боятся оставить их наедине с жизнью, оберегая до поры до времени от всяческих невзгод. А в войну тысячи и тысячи двадцатилетних командовали взводами, ротами, батальонами, а бывало и полками. Им давались ответственные задания. Они самостоятельно принимали в боях серьезные решения. Подчиненные беззаветно верили им и с этой верой шли в смертельные бои.

В дни предгрозового затишья в подразделениях полка наряду с учебными занятиями и работой по совершенствованию обороны проводились политзанятия, беседы, активно велась подготовка к 24-й годовщине со дня создания дивизии. Многие бойцы и командиры в связи с этим подали заявления о вступлении в партию и комсомол. Тогда, в частности, был принят в члены ВЛКСМ сержант Григорий Кагамлык — впоследствии прославленный Герой Советского Союза.

Встреча первая и последняя

Фронтовые встречи. Многих и многих участников войны не раз они удивляли и поражали своей неожиданностью. Бывало такое и со мной. Где-то вдали от родных и знакомых мест полная постоянных тревог и опасностей фронтовая судьба вдруг сводила с человеком, знакомым или просто хорошо известным, о встрече с которым даже и не мечтал.

Как-то раз вернулся я на свой полковой КП из батальона капитана И. В. Белоуса, где провел добрую половину дня. На душе было тревожно. Фашисты готовили наступление. Но когда? На каком участке обороны? Сумеет ли полк выстоять, сдержать натиск врага?

Пока ординарец возился с приготовлением ужина, я еще раз связался по телефону с комбатами. От всех получил почти одинаковый ответ: «Пока все тихо». Тишина, однако, не радовала, а заставляла еще больше настораживаться, прислушиваться к каждому тревожному звуку, к каждому выстрелу.

Послышался рев мотора, но тут же и замер возле блиндажа. Подумалось: «Опять какое-нибудь начальство». Прибывший спросил у дежурного: «На месте командир полка?» И в следующее мгновение в землянку вошел высокий стройный майор лет тридцати в форме танкиста.

— Товарищ Джанджгава? — обратился вошедший.

— Он самый, — поднялся навстречу гостю. — С кем имею честь?

— Майор Стуруа, — назвался прибывший и, поздоровавшись, добавил: — Борис Георгиевич.

Со Стуруа мне не доводилось встречаться. Но кто не знает фамилии Стуруа! Да это же сын председателя Президиума Верховного Совета Грузии Георгия Стуруа, племянник Вано Стуруа — славного соратника и друга В. И. Ленина.

О Борисе Георгиевиче в ту пору мне было мало что известно. Правда, слышал, что продолжительное время он находился за границей, выполнял задания Коминтерна, а незадолго до войны вернулся в Москву, поступил в бронетанковую академию.

— Весь день работал в полосе обороны вашей дивизии, — сняв фуражку и приглаживая густые русые волосы, как бы между прочим сообщил Борис. — Командир танкового корпуса генерал Катуков поручил мне заблаговременно разведать здешние дороги и подъезды, чтобы воспользоваться ими для нанесения танкового контрудара по врагу в случае, если он попытается прорвать вашу оборону… Устал, как сто чертей. Если не возражаете, передохну у вас часа два-три.

— Так вы, значит, служите в первом танковом корпусе? Корпус уже прибыл?

— Да. В первом танковом, начальником разведки. Поэтому и прибыл пораньше. А корпус в походе, через два-три дня будет здесь.

«Через два-три дня! А если противник начнет раньше? Сумеет ли дивизия сдержать его до подхода танков?»

Борис между тем продолжал рассказывать о себе. В корпус прибыл прямо из Москвы, где до отъезда работал в комиссии по ленд-лизу. Перед отъездом виделся с отцом — он приезжал в Москву по служебным делам. Отец и помог добиться направления на фронт, так как не отпускали. Писал рапорт Ворошилову. Ответ получил отрицательный. Сказали: «Комиссия по ленд-лизу тоже работает для фронта». Ну а приехавший в Москву отец добился…