Александр Век - Великие неудачники. Все напасти и промахи кумиров

В зените славы рост Мэрилин был 165 сантиметров, объем груди 96, талии 57, бедер 96, вес 53,5 килограммов. Но в двадцать лет она еще не находилась в такой форме. Не было у нее еще ни такой потрясающей фигуры, ни тем более такой громадной душевной энергии. Можно сказать, что она сама сумела сделать из себя женщину божественной красоты, вылепить уникальный образ. А вот то, что способна на нечто большее, чем демонстрация своих прелестей, она так и не сумела доказать ни одному из работавших с ней режиссеров.

Гоголь

Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! что они делают со мною? Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня, бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их, голова горит моя, и все кружится предо мною. Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего. Вон небо клубится передо мною; звездочка сверкает вдали, лес несется с темными деревьями и месяцем; сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане; с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют. Дом ли мой то синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем больном дитятке!.. А знаете ли, что у алжирского дея под самым носом шишка?

• Николай Васильевич Гоголь (фамилия при рождении Яновский, с 1821 года Гоголь-Яновский; 20 марта (1 апреля) 1809, Большие Сорочинцы, Полтавская губерния – 21 февраля (4 марта) 1852, Москва) – русский писатель, драматург, поэт, критик, публицист.

• Самая большая удача – выдающееся место, занятое писателем в русской и мировой литературе.

• Самая большая неудача – редкая самокритичность и неприятие собственного творчества.

Николай Васильевич Гоголь родился 1 апреля 1809 года. Не так давно подошли мы вплотную к его 200-летнему юбилею. И плотными рядами, как-то размахнувшись, громко и без всякого стеснения, миновали его.

На этом, собственно, и следовало бы закончить глобальные гоголевские торжества, однако писатель этот настолько необычаен, что и трехсотлетний юбилей его окажется, на наш взгляд, созвучен происходящему. И все последующие его юбилеи.

А если кто еще в школе прочитал сочинения Николая Васильевича и возвращается к ним до сих пор, то он сам легко сообразит, почему ледяной ветер безысходности проносится почти по всем его страницам. Почему «бунтарские настроения» встречаются среди героев этих сочинений. Почему и сегодня самые беспокойные умы человечества то и дело ссылаются на фантастическую актуальность произведений писателя, которые он написал еще при императоре Николае Первом: «Записки сумасшедшего» и «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Портрет» и «Коляска», «Ревизор» и «Невский проспект», «Выбранные места из переписки с друзьями» и «Шинель». И «Мертвые души».

«Черные фраки мелькали и носились врознь и кучами там и там, как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в пору жаркого июльского лета, когда старая ключница рубит и делит его на сверкающие обломки перед открытым окном; дети все глядят, собравшись вокруг, следя любопытно за движениями жестких рук ее, подымающих молот, а воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом, влетают смело, как полные хозяева, и, пользуясь подслеповатостью старухи и солнцем, беспокоящим глаза ее, обсыпают лакомые куски, где вразбитную, где густыми кучами».

Никто не умел и до сих пор не умеет с такой страстной силой описывать подробности нашей жизни, показывая все ее несуразности в бесчисленном сочетании и повторении этих подробностей!

А Чичиков, Манилов, Собакевич, Коробочка, Плюшкин, Ноздрев?.. А множество «более мелких характеров», возникающих то тут, то там и тотчас пропадающих, чтобы никогда больше и нигде не появиться среди толпы других лиц? А женщины? У Гоголя, не имевшего, как известно, ни жены, ни детей, многие страницы посвящены женщинам, и «дамы приятные во всех отношениях» – всего лишь растиражированный эпизод в громадной галерее изображенных невероятным писателем чудесных представительниц человечества. Они на страницах его и выглядят «приятными во всех отношениях» с точным описанием, во что одеты, что кушают, какие мысли украшают их хорошенькие головки. А ежели что и угадается в них не такое уж и благозвучное или не слишком осмысленное, то это, получается, не по их вине, а так уж над ними звезды расположились.

Такова и странной красоты незнакомка, которую повстречал романтический юноша в вечерней толпе на Невском проспекте. Он влюбился в нее тотчас и, движимый могучим чувством, пошел за ней, строя для себя дальнейшие планы их совместной жизни. И – удивительное дело! – попал не туда, куда мечтал попасть, а в самый настоящий вертеп, где царили продажная любовь, глупейшая праздность и невыразимая пошлость. И разочарование этого молодого человека несравнимо ни с чем – кроме похожих приключений, преследующих любую романтическую натуру на всем протяжении двух последующих веков. Антураж меняется, а разочарования остаются.

Приключения души, описанные Гоголем, чреваты еще более ужасным фиаско и даже смертью этой самой души. Пожалуй, только Вий да Акакий Акакиевич Башмачкин, возродившийся после физической смерти в виде ужасного привидения, появляющегося на мосту и срывающего шинели со «значительных лиц», избежали своей духовной гибели. Да еще, пожалуй, Хлестаков и Городничий. А также Чичиков и Антон Антонович Кувшинное Рыло. И Афанасий Иванович с Пульхерией Ивановной. И Бобчинский с Добчинским. И конечно же Нос: «Без носа человек – черт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин, – просто возьми да и вышвырни за окошко». И это так же верно, как «история о танцующих стульях в Конюшенной улице».

А вообще кажется нам, что порой допускаются обидные ошибки в отношении бессмертных персонажей Николая Васильевича. Мы суетимся, подпрыгиваем, куда-то рвемся, побеждаем один кризис и тут же начинаем сражаться с другим. Оттого и кажется нам, что эти бессмертные персонажи – не совсем мы или даже совсем не мы. Они – из первой половины девятнадцатого века. Они возникли на заре отечественной «натуральной» прозы, когда не было ни такой кошмарной неразберихи, ни таких начальников, ни таких взяток, ни таких скоростей, как у нас. Поэтому мы и думаем, что все они невыносимо медленней нас и вся их жизнь состоит «только из сидения на высоком стуле, из ядения сушеных рыбок и груш». Но великий русский вопрос, сквозь «всеистребляющее время» произнесенный в лицо хохочущему зрителю, имеет тот же великий русский ответ. Веками смеемся мы не над кем-то, а сами над собой, хотя и страшно не любим этого делать.