Протопресвитер Михаил Польский - Новые мученики российские

Но трибунал, несмотря на протесты защиты, объявил, что через два часа будет приступлено к прениям.

Слово представляется обвинителям.

Вся суть поединка между обвинением и защитой заключалась в вопросе, можно ли в настоящем случае говорить о наличии «контрреволюционного сообщества». При удовлетворительном ответе на этот вопрос смертный приговор для главнейших подсудимых неминуем, при отрицательном — наказание свелось бы к долгосрочному тюремному заключению: говоря это, мы имеем в виду спор, так сказать, академический по существу, приговор, как водится, давно уже был предрешен, что было всем прекрасно известно.

«Вы спрашиваете, где мы усматриваем преступную организацию, — воскликнул Красиков. — Да ведь она пред вами. Эта организация — сама Православная Церковь, с ее строго установленной иерархией, ее принципом подчинения низших духовных лиц высшим и с ее нескрываемыми контрреволюционными поползновениями».

В течение почти 3 часов Смирнов с яростью, почти истерически, выкрикивал какие-то отдельные слова, обрывки предложений, безграмотные, бессвязные. Единственное, что можно было понять, — это то, что он требует «16 голов». Когда он впервые выкрикнул это требование, зал огласился аплодисментами. Аплодировала, конечно, «командированная» публика, подкрепленная на сей случай несколькими сотнями красноармейцев, которые явились на это время со своим командным составом и заняли хоры.

Жалко было несчастных стенографисток, вынужденных записывать эту «кровавую белиберду».

После речи последнего обвинителя, начались речи защитников.

Первым из защитников говорил профессор А.А. Жижиленко, представивший в своей речи подробный анализ понятия о «преступном сообществе» и доказавший, что этот квалифицирующий признак совершенно отсутствует в настоящем деле.

Затем слово перешло к защитнику митрополита Я.С. Гуровичу.

В начале своей речи Гурович указал, что обвинение пытается переместить центр тяжести настоящего дела в область всяких исторических, политических и иных экскурсов, не имеющих ничего общего с процессом. Эти выпады — безличные, безответственные — замаскировывают абсолютную пустоту обвинения в отношении конкретной ответственности лиц, посаженных на скамью подсудимых. Если защитник останавливается вкратце на этих «экскурсах», то только потому, что даже в них допущено столько вопиющих противоречий, столько явных выдумок, что их нельзя не отметить.

Защитник представил затем краткий анализ приведенных обвинителями «историко-политических справок» о прошлой роли и значении русского православного духовенства и показал, что все они отличаются, частью и в лучшем случае, тенденциозными преувеличениями, а в остальном явным искажением истины.

Как яркий пример бесцеремонного обращения обвинителей с историей (и притом недавнего времени), — Гурович указал ссылку обвинения на Бейлисовский процесс, в создании которого Красиков решился обвинить… русское православное духовенство.

Более вопиющее измышление трудно себе даже представить. Всем известно, что русское духовенство не только не принимало участия в создании злополучного дела Бейлиса, — но, наоборот, лучшие и ученейшие его представители боролись против кровавого навета на евреев. Тогдашняя юстиция долго металась в безнадежных поисках «благоприятного» эксперта в среде православного духовенства. Никто из них на эту роль не шел. Пришлось удовлетвориться пресловутым католическим ксендзом Пранайтисом, откопанным где-то в глубине Сибири и не поддержанным своими же единоверцами.

Мало того, православное духовенство открыто боролось с антисемитской демагогией в деле Бейлиса. Из той самой Петроградской духовной академии, питомцы и профессора которой ныне сидят на скамье подсудимых, явился на Киевский процесс один из виднейших ученых, профессор Троицкий. Он провел долгую, бескорыстную и самоотверженную работу по разоблачению той многовековой, кровавой легенды, на которой был построен процесс Бейлиса. Благодаря в значительной степени его мужественной борьбе за истину Россия не была опозорена обвинительным приговором по делу Бейлиса. И после всего этого обвинение позволяет себе укорять русское православное духовенство в создании Бейлисовского процесса.

«Я счастлив, — сказал защитник, — что в этот исторически глубоко скорбный для русского духовенства момент я, еврей, могу засвидетельствовать перед всем миром то чувство искренней благодарности, которую питает — я уверен в этом — весь еврейский народ к русскому православному духовенству за проявленное им в свое время отношение к делу Бейлиса».

Среди обвиняемых сильное волнение. Привлеченные к делу профессора Духовной академии и многие из обвиняемых духовных лиц не могут сдержать слезы.

После некоторого перерыва защитник продолжал свою речь.

Он объявил, что отныне защита строго замкнется в рамки дела, дабы не дать возможности обвинению искусственными приемами прикрыть полную фактическую необоснованность данного процесса

Охарактеризовав самую «технику» создания настоящего дела посредством чисто механического соединения отдельных производств и протоколов, ни по содержанию, ни по времени событий не имеющих ничего общего, Гурович восстановил со всеми подробностями историю возникновения дела.

Он обрисовал все прошлое митрополита, указав на те черты его характера и деятельности, которые уже известны читателям. «Одна из местных газет, — сказал он между прочим, — выразилась о митрополите (по-видимому, желая его уязвить), что он производит впечатление «обыкновенного сельского попика». В этих словах есть правда. Митрополит совсем не великолепный «князь церкви», каким его усиленно желает изобразить обвинение.

Он смиренный, простой, кроткий пастырь верующих душ, но в этой его простоте и смиренности — его огромная моральная сила, его неотразимое обаяние. Пред нравственной красотой этой ясной души, не могут не преклониться даже его враги. Допрос его трибуналом у всех в памяти. Ни для кого не секрет, что в сущности в тяжелые часы этого допроса дальнейшая участь митрополита зависела от него самого. Стоило ему чуть-чуть поддаться соблазну, признать хоть немногое из того, что так жаждало установить обвинение, и митрополит был бы спасен. Он не пошел на это. Спокойно, без вызова, без рисовки он отказался от такого спасения. Многие ли из здесь присутствующих — я говорю, конечно, и о людях, на него нападающих, — способны на такой подвиг? Вы можете уничтожить митрополита, но не в ваших силах отказать ему в мужестве и высоком благородстве мысли и поступков».