Тоти Даль Монте - Голос над миром

Для меня и моей семьи приглашение петь в «Политеама» было якорем спасения. Я перечитываю контракт, заключенный со мной синьором Гаэтано Бульдрини от имени театрального агентства «Лусарди» в Милане. Вот его дословный текст:

«Заключен между синьором Гаэтано Бульдрини и синьориной Тоти Даль Монте. Контракт должен выполняться добросовестно и нерушимо.

Синьорина Тоти Даль Монте должна считать себя занятой с полудня 18 декабря вплоть до 12 февраля включительно.

Первое сопрано в опере „Бал-маскарад“ (паж), в „Риголетто“ (Джильда), в „Федо́ре“ (Ольга), в „Лорелее“ (Анна).

Пять спектаклей в неделю, причем не свыше трех подряд, кроме репетиций, время для которых не ограничено. Петь два спектакля в день не разрешается.

Общее вознаграждение 1350 лир (тысяча триста пятьдесят) с выплатой каждые десять дней. 2,5 % идут в пользу агентства „Лусарди“».

Таким образом, речь шла о вознаграждении немногим более чем пятьсот лир в месяц, что давало мне возможность жить вполне прилично, не позволяя себе, понятно, никаких излишеств.

Я безмерно радовалась этому контракту, так как мне предложили ответственную партию Джильды, причем театральный костюм — за счет дирекции, а сапоги для четвертого акта можно взять напрокат.

Я была на седьмом небе от счастья, когда взамен второстепенной партии в опере «Федо́ра» мне впоследствии поручили труднейшую роль Недды в «Паяцах».

Дебют в «Риголетто» прошел столь успешно, что вскоре мне пришлось выступить три раза подряд в течение всего лишь двадцати четырех часов, ради этого по настойчивому требованию зрителей было перенесено дневное представление «Манон».

Я пела Джильду в субботу вечером и затем дважды в воскресенье.

И все это за восемнадцать лир в день! После третьего спектакля Бульдрини сунул мне за корсет ассигнацию в пятьсот лир, сказав:

— На, держи. Сделай себе хороший горчичник на грудь.

Не чувствуя под собой ног от счастья, я помчалась на почту, чтобы отправить домой денежный перевод. Хоть на этот раз театральные успехи Тоти принесли моим близким реальную пользу.

Во время первых представлений «Риголетто» в Генуе произошел трагикомический эпизод.

Главную роль исполнял баритон, испанец по имени Альмодовар, человек довольно самоуверенный.

Однажды на сцене, когда он пел: «Да, недалек час ужасного мщения…» — я заметила, что у него отстегнулись на спине подтяжки и штаны вот-вот упадут.

В ужасе я несколько раз повторила ему вполголоса: «У вас падают брюки… У вас падают брюки». Никакого впечатления. Альмодовар, ничего не замечая, продолжал невозмутимо петь и двигаться по сцене. И, о ужас, штаны упали! Тогда он наконец понял, в каком оказался смешном положении, но было уже поздно, и занавес опустился под оглушительный хохот зрителей. Скрывшись за кулисы, Альмодовар накинулся на меня — почему я его не предупредила.

— Так ведь я несколько раз повторила вам, что у вас падают брюки.

— Откуда же я мог знать, что «braghe»[4] означают наши «calzones»,[5] — ответил он.

В тот сезон я познакомилась с маэстро Франко Паолантонио, с которым нас затем связала долголетняя крепкая дружба.

Он родился в Аргентине, но его родители были уроженцами Абруццо. Паолантонио отличался высокой образованностью и был отличным музыкантом. Нервный, чувствительный, мгновенно зажигающийся новой идеей, он сразу взял меня под свое покровительство и не скупился на указания и советы.

Весьма сведущий в вокальной технике, он научил меня моим знаменитым каденциям, сумел наилучшим образом выявить мои певческие возможности и развить чувство стиля. Ему я обязана своей артистической зрелостью и вокальным совершенством, которым так восхищались зрители и критика.

Его горячая заинтересованность в моей судьбе не могла оставить меня равнодушной, я тоже прониклась к нему большой симпатией.

Из Генуи я вернулась в Милан, в пансион синьоры Поли, и здесь встретилась с Уго Фатта, импрессарио палермского театра «Массимо». Фатта представлял собой классический тип сицилийского аристократа: высокий, элегантный, в широкополой шляпе и с моноклем, он был неисправимым мотом и дамским угодником. За обедом, который он украсил обильной порцией ветчины, синьор Фатта предложил мне выступить в Палермо в «Риголетто» и на премьере оперы Масканьи «Лодолетта».

Что касается «Лодолетты», то сначала надо было получить согласие музыкального агентства «Сонцоньо». А добиться этого было отнюдь не легко.

Не теряя времени даром, с помощью подруги, графини Малатеста, я стала изучать партитуру и вскоре с бьющимся от страха сердцем предстала перед строгими судьями агентства «Сонцоньо».

Онера, казалось, была написана специально для меня, композитор словно учитывал особенности моего голоса и моей артистической индивидуальности.

Невинность, глубокое чувство, горе и радость Лодолетты мне удалось передать необычайно естественно. В конце концов я завоевала сердца требовательных представителей агентства «Сонцоньо», и контракт был подписан.

Премьера новой оперы Масканьи состоялась одновременно в палермском театре «Массимо» и в миланском «Театро лирико». В Милане исполнение главной роли было поручено Хуаните Караччоло, жене маэстро Армани, а в Палермо — совсем еще молодой певице Тоти Даль Монте.

Я не испугалась этого заочного состязания и думала лишь о том, как бы лучше разучить свою партию. Сам дирижер Баваньоли, обычно весьма осторожный и скупой на похвалы, во время репетиций охотно давал мне советы и всячески подбадривал.

Началась генеральная репетиция. Загримировавшись, я надела деревянные сандалии, в последний раз поправила белоснежный чепчик и появилась на сцене. Но тут я настолько вошла в образ своей бедной героини, что залилась горючими слезами и не смогла спеть ни единой фразы.

После репетиции Баваньоли зашел в мою комнату и сказал:

— Хорошо еще, что ты разревелась на репетиции. Будем надеяться, что завтра вечером ты все же попробуешь петь.

На премьере я постаралась, чтобы источник моих слез иссяк, больше не плакала и показала все свои возможности. В Палермо первое исполнение «Лодолетты» имело не меньший успех, чем в Милане. Палермские зрители приняли меня восторженно. Так же успешно прошел в Палермо и «Риголетто».

С тех пор я завоевала Сицилию и стала любимицей островитян, особенно после того, как приняла предложение петь в операх Беллини.

Эту главу мне хочется закончить описанием встречи с моей «соперницей», знаменитой Хуанитой Караччоло.

Прославленная, тонкая певица, она подошла ко мне и сказала с непередаваемой простотой и симпатией: