Юрий Прокушев - Юность Есенина

Еще до отъезда во второклассную школу Сергей Есенин подружился с сестрой своего товарища Анной Сардановской. Приезжая летом из Спас-Клепиков в родное село, он часто встречался с ней. Константиновские старожилы вспоминают, как «однажды летним вечером Анна и Сергей, раскрасневшиеся, держа друг друга за руки, прибежали в дом священника и попросили бывшую там монашенку разнять их, говоря: „Мы любим друг друга и в будущем даем слово жениться. Разними нас. Пусть, кто первый изменит и женится или выйдет замуж, того второй будет бить хворостом“. Первой нарушила „договор“ Анна. Приехав из Москвы и узнав об этом, Есенин написал письмо, попросив все ту же монашенку передать его Анне, которая после замужества жила в соседнем селе. Та, отдавая письмо, спросила: „Что Сережа пишет?“ Анна с грустью в голосе сказала: „Он, матушка, просит тебя взять пук хвороста и бить меня, сколько у тебя сил хватит“[124]. Позднее Есенин писал в стихотворении „Мой путь“:

В пятнадцать летВзлюбил я до печенокИ сладко думал,Лишь уединюсь,Что я на этойЛучшей из девчонок,Достигнув возраста, женюсь. (3, 44)

Анне Сардановской Есенин посвятил стихотворение „За горами, за желтыми долами…“, опубликованное впервые в 1916 году, и стихотворение „Зачем зовешь…“, относящееся к 1911-1912 годам. О нем Есенин упоминает в одном из писем к Панфилову из Москвы осенью 1912 года: „Перед моим отъездом недели за две, за три, - сообщает он другу, - у нас был праздник престольный. К священнику съехалось много гостей на вечер. Был приглашен и я. Там я встретился с Сардановской Анной (которой я посвятил стихотворение „Зачем зовешь т. р. м.“). Она познакомила меня с своей подругой (Марией Бальзамовой). Встреча эта на меня также подействовала, потому что после трех дней она уехала и в последний вечер в саду просила меня быть ее другом. Я согласился. Эта девушка тургеневская Лиза („Дворянское гнездо“) по своей душе и по своим качествам, за исключением религиозных воззрений. Я простился с ней, знаю, что навсегда, но она не изгладится из моей памяти при встрече с другой такой же женщиной“[125].

Мечтой о любви согреты многие строки ранних стихов Есенина. Чист, непосредствен образ лирического героя этих стихов. Ничто пока не омрачает его взора, „васильками светится“ его сердце. Таинственно влечет и манит его „девичья красота“. Он озорно грозится синеокой (красавице сорвать фату и увести „под склоны вплоть до маковой зари“.

Далеко не все эти стихотворения художественно самостоятельны. Есть среди них написанные с явным подражанием кольцовским стихам („Темна ноченька, не спится…“, „Хороша была Танюша, краше не было в селе…“, „Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха…“). Есть стихи, навеянные фольклорными мотивами („Подражанье песне“, „Под венком лесной ромашки“), романтически поэтизирующие деревенскую любовь. „Он, помню, - замечает один из современников поэта, - рассказывал… какая бывает любовь в деревне, лирически ее идеализируя. Тут было дело не в личных признаниях… Эта тема была только поводом вспомнить о рязанских девушках и природе. Ему хотелось украсить этим лиризмом самые родные ему и навсегда любимые предметы, образы, пейзажи в глазах тех, кто не может знать их так, как он“[126].

Одним из первых стихотворений, где явственно обозначился самостоятельный подход молодого поэта к лирической теме, было „Выткался на озере алый свет зари…“. Живописные, словно акварельно нарисованные образы этого стихотворения рождены светлым чувством, рано пробудившимся в отзывчивой душе Есенина:

Вьткался на озере алый свет зари.На бору со звонами плачут глухари.Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.Только мне не плачется - на душе светло.Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,Сядем в копны свежие под соседний стог.Зацелую допьяна, изомну, как цвет,Хмельному от радости пересуду нет.Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,Унесу я пьяную до утра в кусты.И пускай со звонами плачут глухари,Есть тоска веселая в алостях зари. (1, 60)

В этом стихотворении отчетливо угадывается столь характерное для есенинской лирики „буйство глаз и половодье чувств“. Как замечает Н. Сардановский, сам Есенин „все время был под впечатлением этого стихотворения и читал его мне вслух бесконечное число раз“[127].

Вскоре после приезда в Москву Есенин набрался смелости и поехал со своими стихами к профессору П. Сакулину. Стихи Есенина, по-видимому, понравились. „Из передаваемых им подробностей этого визита, - пишет Н. Сардановский, - я помню, что стихотворение „Выткался на озере“… Сергей для Сакулина читал два раза“. Позднее в статье „Народный златоцвет“ П. Сакулин указывал, что „в Есенине говорит непосредственное чувство крестьянина, природа и деревня обогатили его язык дивными красками. „В пряже солнечных дней время выткало нить“, скажет он, или „Выткался на озере алый свет зари…“[128].

В клепиковский период уже начинают проявляться некоторые характерные черты поэтического стиля Есенина, сложившегося окончательно значительно позже. Картины родной природы в лучших стихах 1910-1912 годов красочны, многолики, образы конкретны, осязаемы, реалистичны. Опираясь на фольклорные традиции, молодой поэт стремится к овеществлению и олицетворению образов, что станет в дальнейшем очень характерным для его стиля. В ранних стихах Есенина „вьюга с ревом бешеным стучит по ставням“, „ели, словно копья, уперлися в небо“, „месяц в облачном тумане водит с тучами игру“, река „тихо дремлет“, зарница „распоясала… в пенных струях поясок“, туманы „курятся“. Конечно, самобытный талант Есенина в ту пору брал только свой начальный разбег, и не все написанное им тогда было художественно полноценно. Отнюдь не всегда в произведениях тех лет ощутим самостоятельный творческий почерк. Есть в ранних есенинских стихах и перепевы других поэтов; не свободны они от влияния и душещипательных мещанских романсов („На душе уже чувства остылые“, „волшебные, сладкие грезы“, „кудри черные змейно трепал ветерок“, „что прошло - не вернуть никогда“ и т. п.); есть и образы-штампы, включая „вездесущего“ соловья („в саду распевал соловей“, „замолкла та песнь соловьиная“, „под звуки песни соловья“, „соловей не поет“ и т. п.). Бросается в глаза пристрастие молодого поэта к местным областническим словам и выражениям („корогод“, „роща саламаткой“, „не дознамо печени“ и т. п.). Позднее поэт освободил свои ранние стихи („Подражанье песне“, „Дымом половодье“, „Темна ноченька“ и др.) от излишнего рязанского колорита.