Юрий Шутов - Анатолий Собчак. Отец Ксении, муж Людмилы

Власова предателя, сражавшегося, как известно, на стороне гитлеровцев.

В зале поднялся невообразимый шум. Телекамеры забыли отключить, и оператор Боря Кипнис, вскоре после этого эмигрировавший на свою историческую родину, с удовольствием транслировал на всю нашу страну детали этой постановки. Запахло скандалом. Зрители, надо думать, по-настоящему заинтересованно припали к экранам своих телевизоров. «Патрон» потребовал у милиции очистить от флага балкон. Туда спешно двинулись сержанты, обленившиеся охранять вход в депутатскую столовую.

Телекамеры уставились на Богданова. Такого триумфа он не ожидал. Пробил его звездный час. Активист клуба секс-меньшинств глуповато сиял, похоже, не отрепетировав серьезность революционно-баррикадного момента. Сержанты, войдя в телекадр, вступили с Богдановым в схватку, при этом сильно расшатывая ограждавшие балкон хилые перильца из дореволюционных кольев. На стороне «знаменосца» отважно сражался скандальный Скойбеда. Не трудно было предположить, что еще немного — и вся эта массовка вместе с сержантами может бухнуться в партер на головы восхищенных сражением «демократов», после гибели которых на глазах миллионов телезрителей, надо полагать, эту «лавочку» пришлось бы закрыть, а Собчаку искать какой-нибудь более спокойный чинишко.

Поняв это, я рванулся к совершенно обескураженному «патрону», по дороге попытавшись отвернуть от балкона телекамеры. Пробравшись к подножию за трибуной, попросил Собчака остановить раунд и продолжить сессию. Затем помчался на балкон и, подойдя вплотную к освободившемуся от милицейских наседателей Богданову, шепотом на ухо предложил ему небольшой, но вдохновенный план: пока у него руки заняты трехцветным знаменем, я разрежу сзади его светлые, красивые летние брюки от пояса до промежности хорошей старой опасной бритвой «Золинген», которой в приемной затачивали карандаши. Видимо, перспектива ходить по дворцу без штанов, но с большим полосатым флагом ему не очень приглянулась, а может, что-то иное, в общем, «знаменосец», к удовлетворению «патрона», тут же снял осаду балкона и перебрался буянить в вестибюль, тем самым лишний раз подтвердив известный постулат: сила — решающий фактор в любом, даже самом мирном, конфликте.

Как попала в руки депутатов ксерокопия собственноручного заявления Собчака о приеме в партию, остается лишь гадать. Это мог сделать кто-то из его бывших коллег, имевший доступ к архиву университетского парткома.

В этом своем заявлении от 1988 года Собчак, как тогда требовалось, пылко клялся в преданности идеалам партии, если только его туда примут. Собчачье рукописное признание в любви к КПСС было тут же зачитано на вялотекущей сессии Ленсовета и сильно взбодрило присутствующих, дружно потребовавших объяснить, почему «патрон» предал эти самые идеалы всего лишь полтора года спустя, если они, разумеется, были. Собчак попал в двусмысленное положение и мучительно подыскивал удобную форму выхода из этого «аутодафе» для мотивации столь дискредитирующего именно сейчас поступка. Независимо от отношения к КПСС сидящих в зале, все понимали: предавать так быстро нехорошо и подло. Ведь чуть больше годика для полной политической перелицовки маловато человеку, не желавшему подчеркивать присущие ему черты и демонстрировать свое истинное внутреннее содержание. Задача была непростая. Прослыть негодяем никто не хотел.

После перебора уймы вариантов, мне пришла в голову простейшая мысль связать вступление в партию с каким-нибудь значимым событием, которое бы достойно украсило очередное предательство Собчака и вполне удовлетворило общественное мнение. Такая связь была вскоре найдена — начало вывода наших войск из Афганистана. Правда, сама дата вступления «патрона» в партию была намного раньше начала войсковой операции, но кому придет в голову их стыковать, решили мы. Вот тогда из уст Собчака, с пафосом посрамляя глупцов, пытавшихся его обвинить, и пошла гулять по свету легенда о том, что «патрон» предложил себя в услужение КПСС, потому как сильно зауважал партию после принятия ею исторического решения об окончании войны в Афганистане. Кстати, по-моему, он эту ложь увековечил в своей книге «Хождение во власть».

Причину же выхода из партии Собчак придумал сам, распустив слух, что якобы дал честное слово Ельцину поддержать его в аналогичном порыве. На самом же деле все оказалось обыденней и проще: когда надо ехать, сел в поезд, доехал до нужного места и сошел. И не было у «патрона» никаких запутанных, терзаемых сомнениями отношений с партией. Он просто попользовался ее могучими возможностями, пока она ему была крайне нужна и не ослабела окончательно. Тут он осмелел сам и поэтому, объясняя на сессии причины брака и развода с КПСС, уже непочтительно утирался бородой Маркса, а также, к непомерной радости всех собравшихся, сильно веселился над «придурками» из Политбюро.

История с вытаскиванием из парткома заявления о приеме в КПСС очень насторожила Собчака и заставила перебрать в памяти места, где он мог еще наследить. «Патрона» почему-то неудержимо тянуло в тогда еще наглухо закрытый архив КГБ. Это вообще был дружный порыв многих известных «демократов», довольно прозрачно намекавших непонятливым и растерявшимся чекистам, что желательно бы скопом уничтожить все комитетские архивы. Причем обязательно вместе с папками под единым названием «Рабочее дело агента» и другими следами многолетнего сотрудничества с КГБ самих намекавших. Иначе необъяснимо странно для победивших уничтожать архивы побежденных, где, наоборот, можно было найти много интересного.

Кроме КГБ, Собчака также влекло в архив суда, который рассматривал заявление «патрона» о разводе с первой женой. Я не мог понять всю его серьезность и озабоченность этим, пока сам не прочел ту часть судебного протокола, где на абсолютно формальный вопрос судьи о причине развода Собчак вдруг сослался на свою брезгливость, вызванную внешним физическим недостатком жены, образовавшимся после операции молочной железы. Это само по себе было крайне безнравственно. Ведь речь шла даже не об инвалиде. И хотя реакция жены в протоколе отражена не была, но можно себе представить, что испытала женщина, услышав подобное от близкого много лет человека, отца ее дочери, истинное лицо которого она смогла разглядеть, возможно, лишь только в суде.

После этого я тоже стал смотреть на Собчака уже другими глазами, но мое снисходительное отношение пока еще не переросло в резко отрицательное. Мне тогда казалось, что если Собчак пытается скрыть свое прошлое, то понимает, как могут оценить его другие, и сам сожалеет о совершенном. Я также полагал: Собчак теперешний может разительно отличаться от тогдашнего не только внешне, а главное — своими помыслами и содержанием. Хотя шкала нравственных оценок подлости и не меняется, но ведь сам подлец вполне может измениться. Именно на это, как правило, все надеются, даже понимая, что возможность реконструкции внутреннего содержания самого субъекта абсурдна. От взглядов и убеждений, если они есть, отречься нельзя. Это нелепость беременных лицемерием.