Николай Кононов - Бог без машины: Истории 20 сумасшедших, сделавших в России бизнес с нуля

4. Каждому уровню власти присущ свой уровень созерцательности. Чем выше уровень власти, тем выше должна быть степень созерцательности.

5. Перегрузка — нормальное состояние менеджеровкомпании, которая ведет к их личностному развитию.

6. Недостаток положительных санкций не есть отрицательная санкция.

Стали спускаться вниз по постулатам.

— Мотивация страхом продуктивна?

— Почему бы и нет, смотря для кого. Компания предлагает алгоритм ответственности. Мы видим, что по-другому невозможно. В начале отношений с хозяйствами мы предлагали открытые условия игры, но не сработало.

Я процитировал письмо про «боятся до колик». Кустов улыбнулся.

— Мы страха перед корпоративными законами не стесняемся. Не обманешь никого. В нашей системе уютно — нет постоянных телефонных звонков, суеты, этого достиженческого надрыва. Глупости и злодейства хватает, но не в тех пропорциях, как в других местах. Тут как Путин сказал: главное — не величина санкции за нарушение, главное — неотвратимость.

Господи, подумал я, он похож на Великого Инквизитора в стране жиров и майонезов. Свобода вредна, нам даден такой человеческий материал, что с ним нужен страх и закон. Классический аргумент сталинистов, алкающих сильной руки.

Кустов вновь улыбался — я спросил: «“Поменять судьбу на судьбу” — это как?» — и ему стало смешно.

— Работник должен осознать себя не хозяином, нет, а частью этой жизни. Частью, которая взяла на себя ответственность. Мы можем дать ему инструмент к изменению судьбы. Но можем и поменять человека на другого, который нам ближе по психотипу.

Кустову принесли папку с кандидатом в менеджеры торгового дома. Он пробежал взглядом результаты теста, повертел в пальцах юношу, заносчиво взиравшего с фотографии: «Этот считает себя великим. Такого для начала надо сажать заколачивать циферки в табличку, а руководить ему позволять нельзя».

Юноша отлетел в сторону. Подумав, Кустов придвинул его обратно: «Хотя нет, в определенном коллективе он будет работать нормально. Такими товарищами легко манипулировать. Профессор на таких как на пианино играет».

— Профессор?

— Да, так мы называем Николая Игнатьевича [Конюхова].

— Кажется, вы сами стали психологом?

— Я бы так не сказал. Но я люблю рассказывать одну историю. В доме отдыха мужчины играли в преферанс, и один из них испытывал неловкость, если уходил раньше других, особенно когда был в выигрыше. Тогда он предложил: любой имеет право выйти из игры, но объявить об этом он должен за три партии до ухода. Через несколько лет человек опять попал в этот дом отдыха и увидел, что здесь до сих пор играют по его правилу. Мне нравится создавать такие правила.

— Необходимость конфликтов и переработки менеджеров — тоже из-за идеи держать в страхе?

— Я так скажу. У нас в тренинг-центре есть музей скифской культуры. Скифы — интересные ребята. Их правители должны были жить среди людей, чьи интересы представляли. Один их царь решил, мол, обычаи родов — шутка. Был в греческом городе, обошел там развлекательные центры, порадовался жизни и забыл вернуться ночью в кибитку. Нашел себе, значит, женщину и решил, что он выше закона. На следующий день его обнаружили без головы. Никто не хочет вспоминать, что скифы с вождем выбирали и телохранителей, от которых он не мог отказаться.

Тут он секунду помолчал.

— У нас есть своя среда и свои принципы. Есть другие отношения, где как расслабишься, так тебя и — фьють-фьють — трахнут. Вот мы и защищаем право жить так, как нам уютно.

Я открыл рот, чтобы уточнить, кто трахнет, но Кустов спросил: «Успеваете в центр?» Я понял, что ему надоело разговаривать, и спросил о Bunge. Казалось бы, компания с выстраданным путем — и вдруг продается иностранцам?!

Кустов сказал, что он с компаньонами собирается развивать «Эфко», но, если произойдет что-то, дающее непредсказуемый эффект (например, экспансия западных холдингов), он хочет передать компанию в проверенные руки и уйти на покой без социальных потрясений. «У меня нет маниакальности, у меня психастения, — добавил он. — Чаще анализирую негативные сценарии, чем позитивные…»

По дороге из учебного центра мы завернули в один из колхозов. Признаков, что крестьяне начали новую жизнь, не наблюдалось. Те же темные тревожные улицы, разруха, слабый огонь, освещающий ступени магазина и вывеску. Я спросил у продавщицы про кооперативную жизнь — та взглянула и зачастила: «Зарплата вовремя платится, с дисциплиной все в кулаке, все у нас хорошо».

Обратно мы ехали сквозь темную степь. На засечной черте исчезло радио и водитель достал кассету. Что-то пошуршало, зашумело, и кассета проскрежетала потусторонним голосом: «Как платил Незнайка за свои вопросы? Как бежал за солнышком слепой Ивашка? Как садился ангел на плечо? Это знает моя свобода, это знает мое поражение, это знает мое торжество».

Кустов оплатил свой идеализм миллионами долларов, потраченных на крестьян. Почему он продолжал бороться за исправление человеческой породы?

Двадцатый век закончился поражением индивидуализма: человек оказался существом стадным, слабым, склонным мучить ближних, а вовсе не светочем, оседлавшим прогресс. Осознавшие это люди или смиряются, или пробуют переизобрести человека.

Кустов, похоже, в процессе своих мытарств впал в социальную инженерию.

Я спросил об этом иностранцев, но они не вмешивались в «философию управления» и ответили, что довольны финансовыми показателями «Эфко».

Я задумался. Получается, тоталитарный стиль со слежкой за людьми и отсевом инакомыслящих работает без сбоев: компания эффективна. Аграрные эксперты хвалили «Эфко» за «сбалансированную структуру активов и широкую линейку товаров».

Впрочем, один из экспертов, следивший за Кустовым и компаньонами, был не так восторжен. «История с колхозниками — это чушь, в которую они вляпались, наделали кучу ошибок, накидали кучу понтов и пришли к тому же, к чему все остальные — вообще не полезли в сельхозпроизводство, — сказал он. — Советские инженеры решили перезагрузить мозг советским колхозникам, поняли, что не справляются, и позвали советских чекистов. А эти доктора наук в погонах — с мощными завихрениями и тараканами. До их появления Кустов был наивен, а потом вместе с ними придумал теорию концлагеря, которая со временем творчески менялась. Сейчас у них, кстати, более реалистичная система управления».

Итак, что происходит с идеалистами, которые считают свои познания в людях глубокими, а потом у них не получается совладать с человеческой «автоматикой и механикой» и они разочаровываются? Как правило, такие становятся диктаторами. Вывернутая наизнанку сентенция, что яростные консерваторы получаются из тех, что в молодости были либералами.