Иван Федюнинский - Поднятые по тревоге

— Зачем, черт возьми, меня выволокли с поля боя? Я же еще в состоянии драться, мне ведь не пешком ходить!

Впрочем, силы скоро покинули его. Подоспевшие санитары на носилках унесли Чапайкина в санчасть.

Возвращаясь от танкистов, я заехал на КП 13-й дивизии к генерал-майору Зайцеву, одному из очень способных военачальников. Позднее генерал Зайцев с успехом командовал стрелковым корпусом и на этом посту погиб.

За день до гибели Зайцева я был у него в корпусе. Он пригласил меня пообедать и рассказал, что утром осколок мины, видимо уже на излете, попал ему прямо в лоб.

— Хорошо, что на мне была папаха, она смягчила удар, но все же синяк остался здоровый, — говорил Зайцев, и в голосе его слышались не свойственные ему грустные нотки. — Сегодня чувствую себя словно не в своей тарелке. Вроде как предупреждение получил…

— Ну что вы, товарищ Зайцев, — засмеялся я. — С каких это пор вы стали таким мнительным?

— Да я, конечно, предчувствиям не верю, но все-таки… — смутился Зайцев.

К сожалению, предчувствия не обманули его. Но это случилось значительно позже описываемых событий, уже на третьем году войны. А в тот день, когда я приехал на КП 13-й стрелковой дивизии, Зайцев был, как всегда, полон энергии. Он кратко, но очень толково доложил обстановку, посетовал на потери и попутно пожаловался на медотдел армии, который задерживал присылку медработников.

— Так они у вас в дивизии все равно используются не по прямому назначению, — шутливо заметил я.

— Как так? — удивился Зайцев.

— Да вот был недавно случай, когда санитарка подняла роту в атаку.

И я рассказал, как в конце сентября встретил колонну 2-го батальона 1-го полка их дивизии, который совершал марш. Мое внимание привлекла тогда невысокая худенькая санитарка, в длинной, не по росту, шинели, аккуратных хромовых сапожках и в лихо сдвинутой набекрень пилотке, из-под которой выбивались густые каштановые волосы. Она очень сердито отчитывала двух бойцов, медленно шагавших в хвосте колонны.

— За что это вы их распекаете? — спросил я, остановив машину.

— Да как же, товарищ генерал, не научились до сего времени наматывать портянки, ноги натерли. Вот и возись теперь с ними, — ничуть не смутившись, ответила санитарка.

— А слушаются вас бойцы?

— Еще бы! — Санитарка задорно тряхнула головой, и в глазах ее мелькнули веселые искорки. — Я же все время с ними: и в бою, и на марше. Если уж я справляюсь с трудностями, то как же они, здоровые парни, могут отставать? Вот и слушаются.

— Как ваша фамилия?

— Санитарка Федорова, товарищ генерал.

— Это жена командира роты, — пояснил подошедший комбат. — Смелая женщина. Бойцы говорят, что ей впору командовать ротой. На днях она поднимала бойцов в атаку. Да вот пусть сама расскажет.

— Что там рассказывать, товарищ генерал. — Федорова пожала узенькими плечами. — Залегли мы под огнем. Ротный говорит: «Трудно поднять бойцов». А я возьми и скажи: «Подниму! Небось стыдно им будет лежать носом в землю, если я пойду впереди». Ротный рассердился. «Не дури, — говорит, — убьют без пользы». Только у меня характер самостоятельный. Поднялась и пошла. Бойцы за мной. Я и прошла-то впереди всего несколько метров. Потом меня обогнали. Вот и все. Что же тут такого?

— Действительно был такой случай, — подтвердил военком дивизии батальонный комиссар Белоусов. — Федорову я знал. Она погибла в ночь на 2 октября в бою под деревней Верхнее Койерово. Опять поднимала бойцов в атаку…

Меня всегда волновало и до глубины души трогало непостижимое мужество русских женщин, принявших на свои плечи в годы войны огромные тяготы. Женщины заменяли мужчин у станков и плугов, женщины участвовали в строительстве оборонительных укреплений, наконец, женщины вместе с мужьями, отцами, братьями в годы войны взялись за оружие, перенося все лишения боевой обстановки. Одной из таких героинь была скромная санитарка В. Федорова А с другими я встретился спустя какой-нибудь час после того, как уехал с КП 13-й стрелковой дивизии.

В те дни мы вели большую работу по созданию глубоко эшелонированной обороны на подступах к Ленинграду.

21, 56, 189-я стрелковые дивизии и 7-я бригада морской пехоты совершенствовали вторую полосу обороны. Войскам помогало население Ленинграда, в основном женщины, и подростки. Работали они много, с большим напряжением.

А нужно напомнить, что в эту пору в Ленинграде было уже плохо с продовольствием. С 1 октября рабочие и инженерно-технические работники получали по 400 граммов хлеба, а служащие, иждивенцы и дети до 12 лет — по 200 граммов. Попробуйте-ка покидать землю денек-другой, получая столько хлеба и отнюдь не слишком жирный приварок!

Подъехав к линии новых траншей, я вышел из машины и, желая подбодрить работавших, сказал:

— Хорошо копаете, девушки, добротно!

Одна из женщин, уже немолодая, в поношенном пальто и в темном платке, завязанном по-деревенски под подбородком, разогнула усталую спину и, опершись на лопату, ответила без улыбки:

— Мы-то копаем хорошо, а вот вы воюете плохо — к самому Ленинграду немцев пустили.

Наступило неловкое молчание. Женщина была права. Что ей ответишь?

— Муж-то у вас где? — спросил я, чтобы нарушить затянувшуюся паузу.

— Где-то с вами… бегает! — Женщина вздохнула и снова взялась за лопату.

Я задал несколько вопросов командиру, руководившему работой, и поспешил к машине. Мною овладело какое-то странное, противоречивое чувство, в котором смешивались гордость трудовым подвигом ленинградок и сознание своей вины перед ними.

Для наблюдения за ходом разведки боем я выбрал НП на крыше большого семиэтажного дома. Отсюда в бинокль хорошо было видно побережье Финского залива. Вместе со мной на наблюдательном пункте находились работники оперативного отдела штаба армии, телефонисты. Поднялся сюда и член Военного совета армии председатель Ленинградского облисполкома Н. В. Соловьев. Он очень любил свой город, знал чуть ли не каждую улицу. Мы наводили бинокли на побережье залива, Соловьев же смотрел назад, на город, где медленно всплывали в вечереющее небо аэростаты воздушного заграждения.

С тяжелым клекотом, прорезая воздух, над нами пронесся снаряд дальнобойной немецкой артиллерии. Где-то позади нас, за Кировским заводом, громыхнул взрыв. Гитлеровцы начали очередной обстрел города.

— Опять чьи-то семьи остались без крова, опять жертвы, — взволнованно сказал Соловьев, сжимая перила решетки так, что побелели пальцы.

Мы хорошо понимали его волнение. Но ответить ему никто не успел. В небо взлетели красные ракеты — сигнал атаки. Началась разведка боем.