Григорий Речкалов - В небе Молдавии

- Тогда все ясно, - протянул я, смеясь, - то-то ты около него вьюном крутишься.

- Перестань подковыривать. Он за летчиков горой, понял? - И подтолкнул меня: - Иди, встречай военинженера третьего ранга.

Инженер выслушал рапорт, придирчиво осмотрел внешний вид "чайки", подергал лопасти винта и предложил Богаткину:

- А не проверить ли шасси?

- Разрешите поднять самолет на козелки? - с готовностью спросил техник.

- Да, пожалуй!

Военинженер сам залез в кабину, сам несколько раз убирал и выпускал шасси. Они действовали безукоризненно.

- Давно технарите? - спросил он Богаткина.

- Восьмой год, товарищ инженер, солдатом еще привык к самолету.

- Оно и видно. Хорошо. - Он что-то пометил в толстой тетради и обратился к старшему политруку: - Вы знаете, Михаил Акимович, похвально. Всюду чистота, порядок.

- Хорошие ребята, просто замечательные, - согласился тот.

Германошвили похвастал:

Наш самолет дефект не может быть.

- Верно, самолет без дефектов, а вот вы почему без комбинезона?

- Чистый машина, комбинезон грязный - нехорошо. После стирки сохнет.

Через неделю на утреннем построении старший лейтенант Дубинин зачитал приказ по дивизии и вручил младшему воентехнику Богаткину именные часы. Богаткин тут же перед строем вытянул из кармана огромные кировские часы на бронзовой цепочке и передал их Германошвили.

- Носи на здоровье, душа любезный. Заслужил... - Хотел, видно, еще что-то сказать, но напряженный голос дрогнул, и он только рукой махнул.

Раздались дружные аплодисменты. К технику и оружейнику потянулись с рукопожатиями.

* * *

Зарницы военных гроз уже поблескивали у советских границ.

Командование полка делало все, чтобы повысить боевую готовность, быстро перевооружиться на новые истребители. Даже штаб полка из города перебрался на аэродром, в казарму.

После весенней зачетной сессии летных дней прибавилось. Нередко полеты проводили в две смены. От зари до зари над аэродромом висело пыльное облако, своеобразный ориентир. Вскоре к нему присоединилась бурая пыль от грейдеров и тракторов, разворотивших восточную окраину аэродрома. Саперы навалили здесь кучи гравия, песку и приступили к строительству шоссейной дороги. Поговаривали, что построят бетонированную полосу. Степные вихри перекатывались по аэродрому, высоко закручивали столбы пыли, гнали их на самолеты, на людей. Наша одежда пропиталась потом и пылью. Пыль впивалась в кожу, скрипела на зубах.

Мы с надеждой посматривали на кучевые облака, висевшие над холмами. Иногда они собирались вместе, принимали угрожающий вид и, ко всеобщему удовольствию, разражались освежающей влагой. Но дождей выпадало все меньше. Наступало жаркое южное лето. Лица у всех стали бронзовыми от загара. Руки почернели. Мы напрасно искали спасения от зноя, - куцая, короткая тень самолета не укрывала: спрячешь голову - ноги торчат на солнце, туловище в тени - голову припекает. И потому полеты для нас были отдыхом.

Я только что вылез из кабины. Стрелял по конусу. Конус восьмиметровый полотняный мешок; он прикрепляется к самолету-буксировщику за фалу в триста метров длиной и буксируется на тысячеметровой высоте в зоне воздушных стрельб.

Чтобы попасть в конус, нужно выполнить ряд трудносовместимых действий: пилотируя истребитель на определенном режиме полета, подойти к цели-конусу, поймать его в прицел и некоторое время удерживать в светящемся перекрестии. При этом ни на секунду нельзя упускать из поля зрения самолет-буксировщик, иначе вместо конуса (а такие случаи бывали) можно влепить очередь в самолет. Страстное желание стрельнуть лучше часто гонит летчика поближе к цели. Такая увлеченность может привести к столкновению с конусом.

Словом, чтобы хорошо стрелять, нужно в чем-то походить на жонглера-эквилибриста - уметь выполнять сразу несколько трюков. Я хорошо овладел ими с первых стрельб и этим был обязан нашему командиру полка, о чем он даже и не подозревал.

Однажды меня послали буксировать конус, по которому после четырех предшественников стрелял майор Иванов.

Когда стреляли предыдущие летчики, я от страха съеживался в комок за бронеспинкой: уж очень близко и с разных направлений летели мимо меня трассирующие пули!

Но вот в зону вышел командир полка. Я так залюбовался его "работой", что забыл про всякую опасность. Истребитель Иванова плавно, так, как это нам показывали на макетах в классе, приближался к конусу. На какой-то момент он замирал перед ним и выпускал короткую пулеметную очередь, а потом так же спокойно отходил слегка в сторону для повторного захода.

Сегодня, судя по всему, обстоятельства складывались для меня особенно удачно. Я даже умышленно не израсходовал десятка полтора патронов, чтобы не расстрелять конус в воздухе. Теперь надо было ждать, когда буксировщик сбросит его на аэродром.

Я присел в тени водомаслозаправщика. Тут было прохладно. Ребята то и дело подходили, открывали кран и подставляли головы под пахнущую маслом водяную струю. Настроение у всех было отличное. Казалось, нет большего счастья, чем посидеть в тени после успешного вылета, покурить, поболтать с друзьями.

- А мне сегодня немецкие офицеры честь отдали, - фыркая под струей воды, хвастанул Ханин. - Иду я после обеда на полеты, смотрю, они мотоциклы свои поставили у нашего колодца и воду пьют, что-то лопочут, смеются. Меня завидели, повернулись и откозыряли.

- А ты? - спросил Шульга.

- Я мимо строевым шагом пропечатал. Знай, мол, наших.

Бессекирный крикнул со стоянки:

- Товарищи летчики, конус заходит на сброс, пошли пробоины подсчитывать!

Вместе с нами к месту падения конуса направились болельщики.

- Вот растяпа Дементьев... И куда он его зафуговал? - возмущался Тетерин. Круглое лицо его блестело от пота. - Даже сбросить конус не может правильно, а еще на старшего лейтенанта послали...

За слабую дисциплину в звене Тетерина не представили перед майскими праздниками к очередному воинскому званию. В душе он никак не мог примириться с тем, что обошел его не кто-нибудь, а Дементьев. Тетерин рассчитывал, что именно его назначат на вакантную должность адъютанта эскадрильи, но всем на удивление адъютантом назначили Дементьева.

Сброшенный конус лежал за дорогой, на заросшем пустыре, и еще издали мы увидели, как Германошвили ходил лезгинкой вокруг вытянутого на земле мешка. Он выплясывал и припевал в такт:

- В голове мой дыра, на заду мой дыра, везде мой дыра. Ай да командир!

Действительно, результаты превзошли все мои ожидания: тридцать семь попаданий изрешетили полотнище.

* * *

Молодость щедра на воображение и не умеет скрывать своих чувств. Надо было видеть, как мы с Бессекирным и Германошвили радовались сегодняшним результатам...