Анна Бурдина - Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы

– Сафар, сынок, догоняй быстро! Барыня ускакала в мужском костюме на своей белой лошади вон туда, – Мирон указал в сторону гор. – Запас лепешек с собой взяла. Видно, надолго собралась. Выручай, милок, а то беда случится. Барин гневаться будет!

Сафар не стал терять время на расспросы, вздыбил коня и, сорвавшись с места, поскакал в указанную сторону вслед за исчезнувшей барыней.

Он уже догадывался, где ее искать – по дороге на Иран. Недавно Елена подробно спрашивала о дозорах, постах, выставленных на границе, и тайных козьих тропах. Сафар также был совершенно уверен – Елена сама не сможет перейти границу, только нарвется на неприятности. Глупая девчонка! Надо было поторапливаться. Сафар мчался вперед, опережая ветер. Он спешил на «дозорный пост» его джигитов, которые наблюдали за всеми перемещениями в долине. В горах действовала своя система оповещения, работающая безотказно. На уступах скал, – известных только горцам да гнездящимся неподалеку орлам, откуда как на ладони видна была вся долина и ущелье, ведущее в сторону персидской границы, – были расставлены посты. Они по системе оповещения давали знать о неприятеле или о движущихся путниках, к которым незамедлительно вызывалась «проверка».

Дозор не подвел. Он указал направление, куда четверть часа назад направился всадник на белой лошади. Сафар устремился в указанном направлении. Вскоре на опушке оливковой рощи он увидел белую лошадь в яблоках, но без всадника. Без сомнений, это была лошадь Елены. Но где же она сама? Сафар окликнул ее по имени. Никто не ответил. И тут, подняв взгляд над деревьями, он увидел, что на подъеме холма по дороге скачет всадник, а перед ним поперек лошади уложен связанный человек. «Украли!» – мелькнуло в голове Сафара, и он стремглав бросился вслед за всадником.

Вскоре Сафар почти нагнал всадника, окликнул его и велел остановиться, но всадник продолжал мчаться вперед. Тут Сафар увидел, что всадник пытается сбросить человека, лежащего поперек лошади, намереваясь избавиться от груза и скрыться налегке. Этого нельзя было допустить. Сафар несколько раз выстрелил ему вслед. Один из выстрелов достиг цели. Всадник качнулся и повис на стременах. Лошадь под двумя безвольными телами еще какое-то время испуганно бежала, но, как только Сафар догнал ее и схватил за узду, остановилась.

Привязанная поперек лошади ничком, с заткнутым кляпом ртом и распущенными волосами, лежала Елена. Сафар осторожно снял ее; девушка была без сознания. Надетая на нее мужская рубаха у груди вся была испачкана свежей кровью. Где-то под рубахой сочилась рана. Сафар приложил ухо к груди Елены. Сердце медленно, слабо, но билось. «Жива!» – обрадовался он.

Резким движением руки Сафар разорвал на Елене рубаху. Перед ним обнажилась девичья грудь и страшная рана от ножа в области сердца, похожая на открытый кровавый глаз, из которого живой струйкой текли кровавые слезы.

«Если я ее вовремя не довезу до врача – конец!» – в ужасе подумал Сафар и возвел руки к небесам с мольбой о помощи.

В этот момент он увидел, как в воздухе над Еленой простерлась чья-то рука. От пальцев до локтя из «ничего» высунулась живая, сильно загорелая, явно мужская, вполне ощутимая рука. Пальцы приблизились к ране Елены, защемили разрез, из которого била кровь. Потом ладонь с растопыренными пальцами сделала над раной несколько круговых пассов, кровь остановилась, и рука, растворившись в воздухе, исчезла. «Почудилось!» – подумал Сафар, но, посмотрев на рану, усомнился в своем предположении. Рана Елены затянулась, образовав небольшой ярко-розовый шрам, покрытый сукровицей.

Сафар кинулся на колени и принялся вновь усиленно молиться. Он посчитал, что Бог откликнулся на его призыв и сотворил чудо.

Вскоре Елена пришла в сознание. Глаза ее ожили, раскрылись, но потускнели. Они больше не светились радостными голубыми лучиками. Из них тонкими кривыми струйками стекали по вискам слезы. Ей было больно и стыдно. Больно от раны, которая обжигала огнем все ее нутро; а стыдно, – нет, не перед мужем, что план ее провалился и придется объяснять свою выдумку, – ей было стыдно перед Сафаром. Молодой, красивый джигит, увидел ее обнаженную грудь, которую Елена не собиралась никому показывать. Она пошевелилась, хотела запахнуть рубаху, но не могла поднять руку. Не было сил.

– Пить! – прошептала она.

Плечи девушки сотрясались от беззвучных рыданий. На Сафара смотрели два светлых, полных отчаяния глаза, обведенных темными кругами муки и горя, из которых ручьем катились неудержимые слезы.

Сафар пошарил в своем бауле. Как назло, вода кончилась. Осталась только бутыль красного домашнего вина, подаренная ему в одном из аулов, которую он возил с собой со вчерашнего вечера. Он извлек заветный пузырек, оплетенный лозой, откупорил его и уже было поднес ко рту Елены, как вдруг рука его застыла. Глаза молодых людей встретились – голубые глаза и черные. Одни, заплаканные, другие, сочувствующие, – застыли в немом вопросе. Елена ничего не могла сказать, потому что не было сил, Сафар – потому что не было слов.

Но вот Елена, словно пробудившись ото сна, отпила глоток вина и, глухо пробормотав «спасибо», вновь потеряла сознание. Вероятно, она хотела еще что-то сказать, пыталась приподнять голову, но от большой потери крови силы опять покинули ее. Она забылась.

Однако вино вдохнуло в нее силы: щеки порозовели, слезы мгновенно высохли, а на губах появилось подобие улыбки. Сафар отметил эти изменения и с гордостью отнес их насчет своих стараний.

В это время подоспела помощь – несколько джигитов из отряда Сафара. Они со всеми предосторожностями уложили раненую на телегу и, вместе с затерявшейся было в оливковой роще лошадью, доставили домой. О случившемся срочно доложили генералу Блаватскому. Тот велел вызвать к жене всех лучших врачей, имеющихся в городе, и усилить охрану.

Врачи разводили руками и говорили только, что рана необычно быстро затянулась. Нож, которым была ранена Елена, не задел сердца, поэтому, если не будет серьезных осложнений, она должна поправиться. Главное, соблюдать полный покой, пить отвар из крапивы и не донимать ее расспросами, чтобы не волновать.

Действительно, через три недели Елена, казалось, совершенно поправилась. Она повеселела и теперь почти весь день проводила в саду своего великолепного семейного дворца, сидя в большом кресле, вынесенным на улицу специально для нее. Там она обычно читала или писала письма. Писем приходилось писать много, так как бабушка пересылала всю корреспонденцию, приходящую к ней на имя Елены, по ее новому адресу.

Муж окружил жену «армией» врачей и слуг, стараясь выполнять любой ее каприз. Он выписывал десятки книг и журналов, которые она просила, познакомил ее с приехавшей недавно в Ереван графиней Киселевой. Графиня была большой поклонницей культуры и философии древнего Востока и заядлой путешественницей. Об этом в Ереване знали все, даже те, кто не знал графиню лично. Она приехала в Ереван в гости к своим высокопоставленным родственникам. Генерал Блаватский, зная о любви жены к философии Востока, посчитал, что Елене может быть интересно это знакомство. Хоть ненадолго ей будет с кем поговорить в далеком, глухом краю на интересующие ее темы.