Кирилл Евстигнеев - Крылатая гвардия

Шабанов, не удержавшись, спросил:

- А когда в бой, комиссар?..

- Закисать на аэродроме не придется. Ознакомитесь с районом боевых действий - и пойдете на боевое задание,- Николай Андреевич мягко улыбнулся, его озабоченные глаза посветлели: - Открыл счет сбитых фашистских стервятников лейтенант Гладких, а младший лейтенант Михаил Пахомов за эти дни уничтожил три вражеские машины! Одна - на счету Мубаракгаина.

- Да, пока мы торчали в Россоши, ребята сбивали фашистов,- огорченно подытожил Пантелеев.

- Работы хватит и вам,- пообещал замполит и продолжал: - Полку с основными силами приказано оставаться в Уразово и вести боевые действия отсюда, а перелопан команда будет находиться в Великом Бурлуке.

16 марта наши войска оставили Харьков. Горько сознавать, но должен вам сообщить, что в бою под Харьковом пал смертью храбрых командир эскадрильи лейтенант Михаил Гладких... Деритесь, ребята, так, чтобы жизнь каждого из вас дорого обходилась противнику.

Замполит дал указание ознакомиться с обстановкой, изучить расположение линии фронта и завтра быть готовыми идти в бой.

Нас взволновало сообщение Мельникова: Харьков опять оставлен.

"Да что же это такое, что за сила у врага? - думал я.- Гибель Гладких это серьезная потеря. Он второй человек - после командира полка - с боевым опытом. Фрица на "ура", видимо, не возьмешь. Нужно еще и мастерство, умение... А что делать, если его не имеешь? Ответ один: учиться в боях, другого выхода нет".

19 марта я должен был выполнить свой первый боевой вылет. К этому времени летчики полка возвратились в Уразово, но в живых уже не было Мочалова, Пахомова, Мубаракшина...

И вот наша эскадрилья идет на первое боевое задание. Я в паре с Любенюком. И сразу же такая неприятность: не убирается шасси!

Игнатов запрашивает по радио:

- Кто не убрал шасси? Докладываю, что это на моей машине. Командир эскадрильи приказывает:

- Идите на точку.

Но возвращаться мне очень не хочется...

- Разрешите идти с выпущенным? В моих наушниках металлический треск и гневный приказ командира:

- Евстигнеев, немедленно домой! Упавшим голосом докладываю:

- Вас понял... Выполняю...

Я знаю, что Игнатов прав, что лететь с выпущенной стойкой шасси нельзя: чуть побольше скорость - и ее щиток сорвет встречным потоком воздуха... А скорость будет высокой, если даже и не произойдет встречи с истребителями или бомбардировщиками противника.

"Это же надо, - думаю я удрученно, - первый боевой вылет, и такое невезение..." После посадки сразу же бегу на КП полка:

- Товарищ командир, машина неисправна. Дайте какую-нибудь. Я догоню группу!

- Успокойтесь, Евстигнеев. Эскадрилью вы уже не догоните. Понимаю ваше состояние и приветствую желание быть с товарищами там,- Солдатенко неопределенно махнул рукой на запад и вверх.- А сейчас идите и займитесь вместе с механиком устранением неисправности на самолете.

- Товарищ командир, там же эскадрилья...

- Она справится с задачей,- не дослушал меня командир.- Выполняйте приказание. О результатах работы доложите мне.

Техники уже поставили машину на козелки - она приподнята так, что колеса шасси не касаются земли. Я сажусь в кабину, запускаю мотор, ставлю кран на уборку - стойка не убирается. Техники находят неисправность, и Ла-5 после дозаправки горючим готов к полету. Я снова бегу на КП и прошу разрешения на вылет, чтобы проверить работу механизма шасси в воздухе.

Командир полка внимательно посмотрел на меня:

- Как только эскадрилья вернется с задания, выполните полет по кругу. И следите за воздухом: в районе аэродрома часто появляются "сто девятые", гляди, чтоб не склевали: на новичков у них глаз особенно наметанный...

Группа вернулась без потерь. Встречи с противником не произошло. Но ребята возбуждены, в приподнятом настроении, с блестящими от восторга глазами впечатлениям и рассказам нет конца.

Мне было тоскливо. Пусть мои товарищи и не вели воздушный бой, но это же первое боевое задание, где все могло быть, все могло случиться...

Бирмчане - Пантелеев и Шабанов,- стараясь успокоить меня, говорят, что ничего особенного они не видели - простой, обыденный полет. Но я ожесточен на неудачу и безутешен.

Странная это штука - самолюбие. Оно чаще всего ослепляет наш разум, но иногда и помогает совершить невозможное. Помню, я в детстве поспорил, что переплыву озеро, расположенное недалеко от нашей деревни. Озеро - не река: что ширина, что длина - почти одинаковы. И что же? Поплыл и чуть было не утонул: выбился из сил, а позвать на помощь стыдно - вот это самое самолюбие мешало. Спасло меня просто чудо - в бессознательном состоянии выбрался на мелководье.

Наверное, тогда, в детстве, я интуитивно понял: для достижения цели можно рисковать жизнью, но рисковать данным словом - невозможно, его надо уметь сдержать...

Часа через два наше звено снова в воздухе. Летим на разведку войск противника в район Харькова. Любенюк и я наблюдаем за землей, Гривков с Шабановым - за воздухом. Высота небольшая - 800-1000 метров, большая и не нужна.

Под нами железная дорога, что идет от Купянска на Белгород. Переход линии фронта обозначается разрывами зенитных снарядов - они как огромные шапки из синевато-черного дыма: спереди, сзади, в просвете между пашей и гривковской парой.

Ого, думаю, вот так "мертвая полоса". Одно дело - на карте, а другое - в воздухе... Интересно и жутковато от такой встречи.

Любенюк выполняет противозенитный маневр - то снижается, то набирает высоту, не меняя общего направления полета: делает отвороты, то увеличивая, то уменьшая скорость. Я держусь метрах в пятидесяти от ведущего, чтобы удобнее было маневрировать и следить за землей.

Он изредка смотрит на меня, одобрительно кивая головой, и передает по радио:

- Правильно. Так держать. Следи за землей.

В направлении Белгорода я вижу большое скопление фашистских войск на дороге. С высоты кажется, что вся эта бесконечная лента людей остановилась в раздумье: двигаться дальше или стоять на месте.

Но нет, она движется, эта зеленоватая лента, ползет... Пытаюсь сосчитать количество квадратных коробочек - танков, чуть подлиннее и поуже коробочки-автомашины, а коробочки с хоботками - артиллерия. Между этими, словно игрушечными, машинками - люди, маленькие, серые-серые. И только трава да деревья ярко-зеленые, праздничные. Это веселый наряд весны. Ей нет дела до войны: пришла пора - она наряжается, сначала во все зеленое, блестящее от дождя, потом надевает поверх белую накидку - фату.

Не получается у меня что-то с подсчетом вражеской техники... Странно, но нас никто не атакует, не обстреливает. II мне уже не верится, что это мой первый боевой вылет. Я знаю, наша задача - не уничтожение живой силы и техники, не воздушный бой, наша цель - разведка. Однако ведь разведали... И я запрашиваю Любенюка: