Ричард Колье - Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

И в этом не было ничего неожиданного, так как к 1920 году Италия оказалась разделенной на части и находилась на грани гражданской войны. Нацию охватила забастовочная лихорадка. Только за один год Муссолини опубликовал в «Иль Пополо» две тысячи призывов к забастовкам и выходу на улицы. Тюремные охранники предъявили премьеру Нитти ультиматум: если в течение пяти дней их оклады не будут повышены, они откроют двери своих заведений и выпустят на улицу всех заключенных и преступников. Почтовые работники стали заливать серную кислоту в почтовые ящики, ночное отключение электричества коснулось даже больниц.

Если священники или офицеры входили в трамваи, вагоновожатые тут же останавливали их и отказывались ехать дальше. Расписание движения поездов не выдерживалось. Поезд из Турина, например, прибыл на конечную станцию на четыреста часов позже намеченного. Чтобы попасть на конференцию в Сан-Ремо, премьеру Нитти пришлось ехать в закрытом автомобиле до Анцио, а там пересесть на эскадренный миноносец.

В сентябре 600 000 рабочих металлургических заводов осуществили акцию в советском духе, заняв все заводы от Милана до Неаполя. На шестистах заводских трубах остановленных заводов в течение месяца развевались красные флаги.

Когда владелец «Фиата» Джиованни Агнелли возвратился в свой кабинет в Турине, ему пришлось пройти под аркой, украшенной красными флагами, а на стене над письменным столом вместо портрета короля висел портрет Ленина.

Некий миланский промышленник, чтобы умиротворить рабочих, стал носить эмблему серпа и молота на булавке своего галстука. Хаос царил не только в промышленности, сельские районы также превратились в поле боя.

Двести коммунистических союзов Феррары потребовали от фермеров использовать на сельскохозяйственных работах промышленных рабочих и обеспечивать их продуктами. Те, кто на это не соглашался, подвергались бойкоту, начиная от лавочников и кончая парикмахерами, в том числе и по линии оказания медицинской помощи.

Тысячи людей стали с надеждой ожидать, что найдется сила, которая наведет в стране порядок. Издатель «Иль Пополо» в эти дни вел себя подобно генералу какой-нибудь банановой республики. Он сидел за столом, заваленным гранатами, охотничьими ножами и патронами. На стене за его спиной висел черный флаг «ардитов» с черепом и костями, а у двери стоял пулемет.

Муссолини попытался воспользоваться ситуацией и в ноябре 1919 года выставил свою кандидатуру на выборах в палату депутатов, не пойдя даже на блок с националистами. Результат, однако, оказался плачевным. В Милане фашисты получили всего 4795 голосов против 170 000 голосов, отданных за социалистов.

Социалисты осадили редакцию «Иль Пополо», обнесенную колючей проволокой и охраняемую двадцатью пятью вооруженными «ардитами».

— Если они осмелятся ворваться к нам, — предупредил Муссолини, — я уложу с полдюжины храбрецов и устрою им кровавое отрезвление.

Когда через несколько дней к нему пришли шесть флорентийцев и сообщили, что получили по двадцать лир на каждого для совершения террористического акта по отношению к нему, он пробурчал:

— Я думал, что стою дороже.

И тут же выдал каждому по двести лир из собственного кошелька. Он по-прежнему, как шестнадцатилетний школьник, старался при всяком удобном случае утереть, как говорится, нос своим противникам.

В этот период времени «Иль Пополо» часто сталкивалась с цензурными рогатками, на что Муссолини реагировал четырехстраничными выпусками газеты на чистых листах бумаги, на которых были напечатаны лишь ее название и своеобразная эпиграмма: «Наложен запрет по приказу этой свиньи Нитти».

Те, кто был близок к нему, так, как Рашель, видели, что он был подобен сжатой стальной пружине. Он продолжал борьбу, несмотря на все трудности, видя свою задачу в обвинении других. Однажды, придя в ярость от медлительности телефонистки на коммутаторе, он сорвал телефон со стены и выбросил его в окно.

Арнальдо, ставшему заведующим хозяйственной частью газеты, доставалось не менее других. Когда он, например, принес в кабинет Бенито удобное мягкое кресло, брат накричал на него:

— Убери это, и немедленно, ты меня слышишь? Кресла и комнатные туфли являются предметами, вызывающими у меня отвращение.

Но и Арнальдо, в свою очередь, неоднократно говорил Рашель:

— Не обращай на это никакого внимания — наша мать всегда считала, что Бенито — настоящий образец грубости и неучтивости.

Как и в детстве, Муссолини пытался снять напряжение неистовыми поступками, совершая ежедневные велосипедные поездки не менее тридцати пяти километров для проведения летучих митингов и участия в диспутах. (Когда он ездил на автомобиле, то никогда не переключал скорость, а первый его самостоятельный полет на самолете закончился падением с высоты сорока метров, в результате чего ему пришлось провести на больничной койке двадцать дней с высокой температурой. Впоследствии он, правда, налетал более семнадцати тысяч часов.)

Единственное, чего он себе не позволял в течение всей жизни, — признания в поражении.

Любимым его занятием было фехтование. Иногда он проводил до шести поединков в день с апломбом д'Артаньяна, хотя и обращался с рапирой как с дубинкой, ведя бой, гримасничая и мыча, под мостами и на берегах речушек.

Чтобы не вызывать беспокойства в семье, в которой прибавились шестилетний Витторио и двухлетний Бруно, он по возвращении домой говорил Рашели кодовую фразу:

— Сегодня у меня были спагетти.

Ни одному противнику не удалось обезоружить Муссолини, он же не прекращал бой до тех пор, пока тот не признавал его победу.

В послевоенные годы он увлекся игрой на второй скрипке.

В это же время Муссолини познакомился с поэтом-новеллистом д'Аннунцио, который в сентябре 1919 года в свои пятьдесят семь лет с тысячей волонтеров захватил югославский порт Фиуме с большой итальянской колонией — вопреки решению Вудро Вильсона и отсутствию мандата собственного правительства.

Лысоголовый, носящий монокль, держащийся как супермен и выступающий за свободную любовь д'Аннунцио был эксгибиционистом, другом художников, да и сам принимал участие в росписи церковных стен. Но он был и большим патриотом и довольно известным авиатором периода Первой мировой войны. Собрав под свои знамена девять тысяч «ардитов», он в течение четырнадцати месяцев удерживал порт.

Когда на Рождество 1920 года итальянский военно-морской флот выкурил его из Фиуме, он со своими корсарами примкнул к Муссолини. Ловко умевший использовать других для собственных целей, тот был доволен этим усилением фашистского движения, взяв на вооружение черные рубашки «ардитов», серо-зеленые бриджи и краги, а также черные береты с черной кисточкой. Перенял он и выброс правой руки вверх в знак приветствия, как это было когда-то принято у римских легионеров, и боевой клич «К нам!», а также возгласы «Эйя, эйя, алала», бытовавшие у троянцев.