Александр Широкорад - Диссиденты 1956–1990 гг.

Ветеран войны полковник Р. Уланов рассказывал мне: «Везет трактор гаубицу-пушку МЛ-20. Кабина трактора открытая, водитель там один. Вдруг вижу: водитель соскакивает с сиденья, бежит к обочине, спускает штаны…, вытирается, надевает штаны, догоняет идущий трактор и садится за рычаги управления».

Такова была наша мехтяга!

У немцев официально к 22 июню было около 25 °CАУ. В первые же месяцы войны они получили от промышленности еще несколько сот САУ. Кроме того, в вермахте были еще сотни неучтенных САУ. Это САУ на шасси трофейных танков, особенно французских, и всякие самоделки – 37-мм противотанковые пушки на полугусеничных бронетранспортерах, 88-мм зенитные пушки на полугусеничных тягачах и т. п. В РККА же самоходки появились в 1943 году!

У немцев превосходно работала радиосвязь как в танковых частях, так и при взаимодействии их с авиацией, артиллерией и пехотой.

У немцев уже к 22 июня в моторизованных частях были сотни колесных и полугусеничных бронетранспортеров, а у нас бронетранспортеры появились лишь после войны.

Немецкие дивизии имели достаточно эффективные зенитные средства, способные бороться с низколетящими самолетами. Это 20-мм и 37-мм автоматические пушки, которые еще в 1930 году фирма «Рейнметалл» доставила в СССР вместе с полным комплектом технологической документации. Но Тухачевскому зенитные автоматы были не нужны. Он считал, что с прикрытием наших войск с воздуха должны справиться 76-мм «универсальные орудия» (помесь дивизионной пушки с зенитной).

Так что основным средством ПВО сухопутных войск до июня 1941 года у нас оставался 7,62-мм пулемет «Максим». Лишь в самом конце 1940 года в войска начали поступать 37-мм зенитные пушки 61К обр. 1939 года. Они были скопированы с 40-мм пушки «Бофорс» вместе с ее нерациональной схемой автоматики. Но хуже было другое: 61К устанавливалась на большой четырехколесной повозке-«колымаге». Окапывать и маскировать ее было крайне трудно, а переставлять с места на место – муки расчета. У немцев же 37-мм и 20-мм как ординарные, так и спаренные пушки были на легких двухколесных лафетах. Фактически это были универсальные автоматы, из которых одинаково удобно вести огонь как по самолетам, так и по танками и пехоте. Расчет легко вручную перевозил их на поле боя.

Наши историки как огня боятся статистики потерь танков летом – осенью 1941 года. Ведь подавляющее большинство их связано не с воздействием противника, а с эксплуатационными потерями – брошенные экипажами, завязшие в болотах, вышедшие из строя из-за отсутствия запасных частей или ходовой. Наконец, около 10 % советских танков 22 июня 1941 года попросту не завелись.

Ну а про супермонстры Тухачевского – пятибашенные танки Т-35 – не удержусь, расскажу отдельно. Из журнала военных действий 34-й танковой дивизии, где состояло 38 танков Т-35, следует, что 24 танка были брошены экипажами. Два Т-35 застряли в болоте Сандова-Вишня. Один упал с моста и сгорел. Подбито противником и сгорело 8 машин. Судьба остальных неизвестна.

Сейчас украинские историки[26] выпустили книгу о бронепоездах КОВО. Читаешь – и горько становится, сколько бронепоездов были целехонькими брошены и достались немцам. А ведь там были отцы-командиры и политработники.

Вернемся еще раз к человеческому фактору. В танковых войсках не хватало грамотных специалистов, что приводило к выходу из строя новой техники. Например:

«1.23 мая 1941 года в 6-м мехкорпусе выведены из строя 5 танков Т-34, поскольку по халатности были заправлены бензином. Танки требуют большого ремонта.

2.11 мая 1941 года 3-й мехкорпус запросил у завода-изготовителя документацию по ремонту и помощь специалистами, так как треть танков Т-34 учебно-боевого парка была выведена из строя во время учебных занятий. Проведенное дознание показало, что у всех танков по причине неправильной эксплуатации были сожжены главные фрикционы»2.

Некомпетентность рядовых танкистов привела к таким потерям танков, что 9 октября 1941 года Сталин издал приказ № 0400 «О назначении командного состава на средние и тяжелые танки», который гласил: «Для повышения боеспособности танковых войск, лучшего их боевого использования во взаимодействии с другими родами войск назначить:

1. На должности командиров средних танков – младших лейтенантов и лейтенантов.

2. На должности командиров взводов средних танков – старших лейтенантов.

3. На должности командиров рот танков KB – капитанов-майоров.

4. На должности командиров рот средних танков – капитанов.

5. На должности командиров батальонов тяжелых и средних танков – майоров, подполковников»[27].

Для военного времени, когда полковники и подполковники командовали дивизиями, это была чрезвычайная мера.

Тем не менее потребовался еще одни приказ Сталина № 0433 от 18 ноября 1941 года: «Впредь танковые экипажи комплектовать исключительно средним и младшим комсоставом», то есть рядовых не должно было остаться даже на легких танках.

Завершая тему личного состава, следует заметить, что в июне 1941 года воевавшая полтора года армия столкнулась с невоевавшей и в основном необученной армией. Танкисты, прошедшие с боями всю Европу, встретились с танкистами, сидевшими до этого в танках зачастую лишь по 6-12 часов.

Также и в артиллерии наши историки упрямо не желают признать, что летом 1941 года подавляющее большинство орудий было не подбито, а попросту брошено.

Тысячи орудий были брошены прямо на складах, в артиллерийских парках, на полигонах, на железнодорожных платформах и т. д.

Вот, к примеру, в нескольких километрах от границы на окружной полигон (бывший польский) юго-западнее Барановичей в мае 1941 года было доставлено прямо с завода 480-152-мм гаубиц-пушек МЛ-20 с 10 боекомплектами на каждое орудие. В конце лета 1941 года гаубицы-пушки должны были пойти на укомплектование десяти артиллерийских полков РГК. Все они целы и невредимы достались немцам 23–24 июня 1941 года.

Достаточно часто артиллерия действовала неэффективно из-за безграмотности средних и высших начальников РККА. В докладе командующего артиллерией 16-й армии генерал-майора артиллерии В. И. Казакова за август 1941 года приводятся следующие примеры использования огня артиллерии.

«20 августа командир 407-го стрелкового полка, имея в своем распоряжении шесть 76-мм полковых пушек, шесть 45-мм орудий и 26 минометов, требовал, чтобы командир 3-го дивизиона 587-го корпусного артполка, вооруженного 152-мм гаубицами-пушками, немедленно открыл огонь дивизиона по обнаруженным пулеметам противника, в то время как полковая артиллерия решением огневых задач не занималась.

Командир 343-го стрелкового полка ставил задачу 1-му дивизиону 49-го корпусного артполка вести огонь по скоплению пехоты противника в лесу, площадь которого составляла 30–40 гектаров (то есть в 6-10 раз больше площади, которую он мог обстрелять с надежной плотностью огня для подавления пехоты).