Декабристы рассказывают... - Э. Павлюченко Составитель

однажды в темную ночь, когда ничего не подозревавший солдат спокойно переезжал на пароме через Волхов, на самой середине он был брошен в реку и погиб в волнах ее. До сих пор еще на берегу Волхова, противоположном Грузину, существует одноэтажный дом, выкрашенный желтой краской. В нем всегда можно было видеть чаны с горячей водой, в которой прели гибкие прутья, предназначенные для наказания виноватых, и не проходило одного дня, чтобы не было экзекуции. А за что их драли? За то, что проходящие барки иногда касались аракчеевских яликов, стоявших у Грузино».

Крепостничество, военные поселения, аракчеевские гонения. Вот что увидели офицеры и солдаты, вернувшиеся на родину после победоносной войны, освободившей от наполеоновских войск не только Россию, но и Европу.

После победы над Францией в специальном манифесте объявлялись награды, благодарности разным сословиям. «Народу же нашему, — писал царь, — вознаграждение воздастся от бога».

Народу — это крестьянам, народу — военным поселянам, народу — солдатам.

Декабрист Я. М. Андреевич покажет на следствии:

«Я роптал на бога и царя, и в сем ожесточении старался исследовать источник всего неистовства, коим терзают моих соотечественников, — еще в то время, когда не знал ни о каких обществах… Скажите, чего достойны сии воины, спасшие столицу и отечество от врага-грабителя, который попирал святыню? Так они, а никто другой спас Россию. И это был долг их, они клялись престолу и отечеству и твердо выполнили оную клятву. А такое ли возмездие получили за свою храбрость? нет, увеличилось после того еще более угнетение».

По всей армии знали знаменитые изречения наследника престола, царского брата Константина Павловича: «Дурень тот солдат, который доживет срок свой двадцатипятилетний до отставки…», «Убей двух, обучи одного».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МАТВЕЯ МУРАВЬЕВА-АПОСТОЛА

«В то время солдатская служба была не служба, а жестокое истязание. Между всеми гвардейскими полками Семеновский был единственным, выведшим телесные наказания.

Жестокость и грубость, заведенные Павлом, не искоренились в царствование Александра I, а поддерживались и высоко ценились. Примером может служить флигель-адъютант, любимец Александра и великих князей Николая и Михаила, начальник гвардейского гусарского полка В. В. Левашев.

Однажды в Царском Селе он приказывает вахмистру, чтоб на другой день его эскадрон был собран в манеж, затем Левашев уезжает в Петербург. Вахмистр передает его приказание эскадронному начальнику полковнику Злотвинскому. Последний говорит вахмистру, что завтра великий церковный праздник, и тоже отправляется в Петербург. Левашев, возвратившись на другой день в Царское Село, едет прямо в манеж и не застает там эскадрона. Приезжает к себе домой, он посылает за вахмистром и за палками; садясь обедать, приказывает его наказывать и кричит несколько раз: — «Не слышу (палочных ударов)». Когда он встал из-за стола, тогда вахмистра увезли в больницу, там старый заслуженный вахмистр вскоре скончался. Вся гвардия знала о поступке Левашева и о смерти вахмистра. Полковник Злотвинский вышел из полка вследствие сего убийства. Все это не помешало Левашеву по-прежнему быть любимцем, оставаться начальником гвардейских гусаров и пребывать в еще большей милости.

Николай Иванович Уткин (наш родственник), известный гравер, получив кафедру профессора, жил в здании Академии художеств. Я шел к нему через Исаакиевский мост, видел, как солдат гренадерского полка перелез через перила носовой части плашкоута, снял с себя кивер, амуницию, перекрестился и бросился в Неву. Когда он все это снимал, я не понимал, что он делает. Мне не приходило в голову, что он собирается лишить себя жизни. — Часто случалось, что солдаты убивали первого встречного, предпочитая каторгу солдатской жизни».

ИЗ ЗАПИСОК АЛЕКСАНДРА ПОДЖИО

«И кто не помнит, по крайней мере по преданию, господ Желтухина лейб-гренадерского, Головина лейб-егерского, Шварца семеновского, Сухозанета, Арнольди и сотни сотен других, наводивших страх и ужас на своих товарищей-однополчан. «Влепить сотню, две, три, закатать его!» — было любимым выражением замашистых офицеров… Однажды г. Головин делал инспекторский смотр и на вопрос: «Всем ли вы довольны?» — Никак нет-с, ваше превосходительство, мне не додали холста, и мы не знаем счета артельных денег. — «Поди-ка сюда, молодец», — и, выдвинув его из рядов, начал выслушивать его просьбу следующими вопросами: «Так ты недоволен? Что, ты не одет и не обут? Что, не голоден ли ты? И государь не платит тебе жалованья? Бедный ты, а? Палок!.. Его разложили, живого на носилках вынесли, а на другой день умер в госпитале…»

Когда Александру I один смелый сановник сказал, что необходимы существенные реформы в стране, царь отвечал, что «некем взять», то есть нет способных, честных, дельных людей.

Когда министр двора передал царю весьма умеренный проект реформ, составленный Александром Муравьевым, последовал ответ: «Дурак! Не в свое дело вмешался».

В записках декабриста Николая Васильевича Басаргина рассказывается, как в 1823 году начальник штаба 2-й армии П. Д. Киселев встречал царя в Орле: «Генералы (между коими были два корпусных и несколько дивизионных начальников) и прибывшие наперед генерал-адъютанты свиты его величества (Чернышев и Ожаровский) обошлись с ним очень сухо, как с человеком опальным, и, видимо, избегали даже с ним говорить, так что он все время сидел один у окна. Когда приехал государь, то проходя через залу, он только поклонился присутствующим и удалился во внутренние покои переодеваться. Вскоре камердинер его позвал к нему Киселева, который потом и вышел вместе с его величеством, весьма милостиво с ним разговаривавшим и часто к нему с особливой благосклонностью обращавшимся. Надобно было видеть перемену, которая произошла в царедворцах! Когда государь опять ушел, всякий из них наперерыв старался оказывать ему самое дружеское внимание».