Никита Михалков - Публичное одиночество

Современный мир погружен в целую кучу проблем: с погодой, с продовольствием, с религиозными распрями и терроризмом. Не дай бог, но вполне может случиться какой-то военный катаклизм типа мировой войны с участием России. Вы как человек, который был в Общественном совете при Министерстве обороны России, посещал войска, с офицерами и солдатами говорил, можете ответить: у нас есть шанс выйти из этой войны без потерь?

Только на личном фантастическом героизме, интуитивном, природном. На генетической памяти мужества и жертвенности отцов и дедов. Таким блеснули в Афганистане бойцы 9-й роты и вошли в историю. (I, 155)

АРТЕМЬЕВ ЭДУАРД

(2012)

Вопрос: Всегда ли Вы знаете, что будете работать с Эдуардом Артемьевым над новой картиной? Бывали ли моменты сомнений?

Нет. У меня никогда сомнений не было.

У меня был только один случай в моей жизни, когда я работал не с Эдуардом Артемьевым. Это был, правда, тоже неплохой композитор – Франсис Лей; это было на картине «Очи черные». Леша написал замечательную музыку. (Кстати, для справки, Эдуард Николаевич Артемьев – в крещении Алексей, поэтому очень многие путаются и не могут понять, тот ли это Артемьев? Так что Леша Артемьев и Эдуард Артемьев – это один и тот же человек.) Мне не дали с Лешей работать, как я уже сказал, он написал замечательную тему, но итальянские и французские продюсеры решили, что для бренда, для саундтрека, для зрителя все-таки более известно имя Франсиса Лея. У него уже было тогда несколько платиновых пластинок. Поэтому он и писал музыку для этого моего фильма.

У меня никогда не было сомнений – работать мне с Эдуардом Артемьевым или нет. Он может все. Я считаю, что он гениальный композитор, потрясающий абсолютно человек. Невероятной доброты, трогательности, отзывчивости, совестливости. Вот если может быть святой в искусстве, то это – Леша Артемьев. Он бывает капризен, он бывает неудобен, он бывает жестко на чем-то настаивающий, но я никогда не видел, если он молчит, чтобы в нем не звучала музыка. Это удивительная вещь: где бы ни были, вдруг он что-то: м-м-м-м… «Леша, ты чего?» Он молчит. Выпиваем, разговариваем, он опять: м-м-м-м-м… «Леша?» – «А, ничего». И все! Музыка в нем звучит все время. Он – человек-музыка. Поэтому я думаю, что мне лично никто другой не нужен. Хотя я уважаю многих замечательных кино-композиторов, которые у нас есть и музыка которых мне очень нравится.

С Артемьевым можно говорить на птичьем языке, так же как с моими монтажерами, когда ты можешь сказать им: знаешь, здесь надо сделать чуть потеплее. Точно так же и в музыке. Артемьеву можно сказать: слушай, надо чуть похолоднее, понимаешь, если мы здесь такой накал дадим, то к концу мы уже не поднимем зрителя до финала в этой эмоции. И скажем, я редко видел композитора, который так жесток к своей музыке…

Для Артемьева музыка – все, что звучит. Это гениальное его свойство. У нас были ситуации, когда мы замечательный музыкальный кусок заменяли просто тем, как о блюдечко бьется чашечка в руках у Лены Соловей. Это было сильнее, чем любая музыка. Но понимать это, ощущать это – для этого нужно быть Артемьевым.

И Артемьев абсолютно прав: все, что звучит – музыка. Все – шаги, писк птицы, телефонный звонок и так далее, и так далее…(XV, 70)

АСТАФЬЕВ ВИКТОР ПЕТРОВИЧ (2005)

Он вправе был многое сказать, на что не имели права другие…

Астафьев был человек очень эмоциональный, взрывной, очень категоричный. Я не думаю, что он сидел и выдумывал – как бы ему поправильней выразиться, как бы сформулировать…

Говорил, что думал.

Он быстро остывал, он был человек раскаивающийся… Вообще замечательный был человек. Настоящий русский большой писатель. (II, 49)

АСТРОЛОГИЯ (2009)

Вопрос: Вы свою жизнь по звездам сверяете?

По звездам? А как это?

Ну то есть с астрологией.

Да нет, ну что вы. Я верю в Бога. Мне хватает.

И еще я верю в имена. Когда человека называют при рождении близко к именинам какого-то святого – это очень мощное определение жизни.

Меня зовут Никита. Никита – победитель, изгоняющий беса и населяющий веру. Вы посмотрите, какое количество людей меня не переносят и не могут объяснить почему.

Что я тебе сделал плохого? Украл у тебя что-то? Обидел тебя, оскорбил? Это на уровне, совершенно не связанном с материальными ценностями. Ты приговорен к энергетике этого имени.

Мой духовник сказал: «Это, Никита Сергеевич, демонов немощные дерзости». Не мерзости, а дерзости.

Гениально!

Чем больше клевещут, тем чище душа.

Я когда это понял – никаких вопросов! Все нормально. (I, 136)

АТМОСФЕРА (2007)

Скрупулезность создания атмосферы и есть основа режиссуры. Говорю от своего имени и опираюсь на обожаемого мною человека

Михаила Чехова, гениально сформулировавшего: мудрость, содержательность, стилистика спектакля, фильма зависят от духа – от идеи. Красота, или уродство, или грубость зависят от тела, от всего того, что мы видим и слышим. Но жизнь, огонь, обаяние, привлекательность зависят исключительно от души – от атмосферы.

Ни дух – идея, ни тело – форма не могут дать жизнь спектаклю или фильму, а только атмосфера.

Что это такое?

Вот сколько раз у вас случалось в жизни, что вы собрались, предположим, вчетвером, сели за стол, начали разговаривать, выпивать, закусывать. И все у вас так хорошо, трогательно. И приходит пятый – милый хороший человек, который ничего плохого не сделал, и вы к нему очень доброжелательно относитесь, но все разрушилось, все пропало. Один сказал тогда: ну ладно, я пошел, второй, третий… Почему? Потому что в ту созданную вами атмосферу влетел совершенно инородный элемент. Он внес ту энергетику, которая убила ваше состояние, нажитое, когда вы общались друг с другом.

Так и атмосфера в кадре имеет принципиальное значение. (XIII, 3)

Атмосфера в кадре

(2002)

Атмосфера, на мой взгляд, единственное, чему нельзя подражать, именно поэтому кинематограф является великим искусством. А создание атмосферы, когда появляется возможность подключить биологическую память зрителя, мне кажется, для художника самая большая проблема.

Вот, к примеру, гениальный рассказ Чехова «Именины» (жаркий день в деревенской усадьбе, пикник, женщина на сносях) весь построен на тончайших атмосферных деталях. Или, помните, в его повести «Жена», когда доктор Соболь лежит на диване, сгущаются зимние сумерки, и в темной комнате сереют только его толстые пятки.

То есть это визуальный ряд такой силы, что сразу же включается биологическая память. Но мы не можем представить себе, чтобы зимой на диване лежал человек без носков. Это нереально. По биологической памяти: зимним вечером человек, если он не пьяный, не может снять носки и лечь лицом к стене без одеяла с голыми ногами. Точно так же, когда говорят слово «мороз», вы можете сразу представить – пар изо рта, заледенелые окна, снег на улице. Но это не образность, а биологическая память. А когда мы говорим: замёрзший, ледяной, покрытый инеем замок и розовые влажные губы ребенка – это образ! Помните в детстве эти жестокие шутки, когда ребенку кто-то говорит: «Поцелуй замок!» И он послушно целует, а к железу прилипают клочки кожи. В таком случае биологическая память становится частью образа.