Дарья Варденбург - Правило 69 для толстой чайки

Так я думал, глядя на кубки, и ел бутерброд, а когда доел, встал и подошел к стене, чтобы рассмотреть кубки поближе. Поднявшись на цыпочки, я оперся одной рукой о стену с фотографиями, рука у меня соскользнула, и один из снимков сорвался со стены. На нем смеялась компания людей в ярких комбинезонах, рядом буера, а вокруг – снег.

– Ничего, давай ее сюда, – ответил на мой виноватый взгляд Шевцов.

Я подал ему фотографию, и он открыл ящик стола, чтобы убрать ее. Это был тот ящик, куда Шевцов клал деньги, полученные за свадьбы. Он выдвинул ящик и застыл, глядя в него. И я тоже поглядел, потому что стоял рядом и мне было хорошо видно. В ящике ничего не было – он был совершенно пуст. Я знал, что Шевцов сдает деньги Михаилу Петровичу, поэтому ничего удивительного, что этот ящик может быть иногда пустым. Но сейчас там должны были быть деньги, я понял это. Иначе Шевцов не замер бы над пустым ящиком на целых полминуты. Деньги пропали, и это было ненормально. Шевцов медленно положил в ящик фотографию и медленно задвинул ящик обратно в стол. А потом взял чашку и поднес ко рту – и снова застыл так.

Булавка коллекционера

В этот момент в офисе появился Михаил Петрович. В этот раз он пришел без своей обычной свиты – вместо вереницы мужчин в пиджаках его сопровождал незнакомый мне человек в черной водолазке и с глазами холодными и колючими, как кончики стальных игл. Михаил Петрович чувствовал себя неуютно, все время одергивал полы пиджака и с робостью поглядывал на своего холодноглазого спутника.

– Яша, принеси еще два чая, пожалуйста, – сказал мне Шевцов мягко, и тут же, когда он повернулся к вошедшим, его лицо приняло вежливое и отстраненное выражение.

Я обогнул Михаила Петровича и холодноглазого и мигом выскочил из офиса. Должно было произойти что-то важное, я это чувствовал, и мне было страшно любопытно. Я обернулся быстро – повариха тетя Тама как раз вскипятила чайник и сразу налила мне две чашки – и скоро уже входил к Шевцову.

Михаил Петрович занял стул Шевцова, холодноглазый – мой стул, а Шевцов стоял перед ними, облокотившись о шкаф, дверцу которого мы только что чинили. Я поставил чашки на стол и отступил в угол, надеясь, что про меня забудут и не выгонят. Михаил Петрович перебирал какие-то бумаги, лежащие у него на коленях, иногда вынимал из папки лист, мельком взглядывал и совал обратно. Холодноглазый сидел с прямой спиной, нога на ногу, руки крест-накрест на груди и, не шевелясь, смотрел на Шевцова с жестоким интересом – как коллекционер на пришпиленную булавкой бабочку.

– Вот мне тут сказали, – негромко проговорил Михаил Петрович, бросив затравленный взгляд в сторону холодноглазого, – что Репа твой лечился.

– Это давно было, – спокойно сказал Шевцов.

– Что он девушку… того…

– Укусил, – невозмутимо сказал Шевцов.

– Укусил? – переспросил Михаил Петрович.

Я был удивлен не меньше. Не я один, оказывается, в нашем городе кусаюсь.

– Она в милицию заявила, – продолжил Шевцов. – Его в дурку положили.

Холодноглазый немного наклонил голову, разглядывая Шевцова, и еле заметно усмехнулся.

– Так он… шизофреник? – Михаил Петрович с каждой минутой терялся все больше.

Шевцов ничего не ответил, словно не слышал вопроса. У меня от волнения под мышками закололо.

– Сережа, – воззвал к молчащему Шевцову несчастный Михаил Петрович. – Он ненормальный?

Шевцов отрицательно покачал головой.

– Сергей Васильевич, – вдруг заговорил холодноглазый, – а вы почему из Италии вернулись?

Шевцов на долю секунды потерял контроль, и в глубине его взгляда что-то дрогнуло.

– Меня пригласили на работу. В яхт-клуб.

– А я думал, вы к отцу вернулись, – проговорил холодноглазый. – Он у вас пожилой человек.

Шевцов ничего не сказал. В комнате воцарилось молчание. Было слышно, как сопит Михаил Петрович.

– Мне работать пора, – сказал Шевцов. – Сейчас свадьба приедет.

– Не будем задерживать, – улыбнулся, вставая, холодноглазый.

Он вышел из офиса и неторопливо направился к пирсу, сунув руки в карманы и поглядывая на кружащих над водой чаек. Михаил Петрович тяжело поднялся со стула и двинулся к двери, но задержался на пороге, обернулся к Шевцову и сказал тихо и просительно:

– Сережа, найди другого тренера.

– Кончились, – ответил Шевцов.

Пару секунд они упрямо мерились взглядами, потом Михаил Петрович отвел глаза и, посопев по-медвежьи, вышел за дверь, сжимая под мышкой свою папку.

Вампиры существуют

– Слушайте, а вдруг Репа – вампир? – проговорил Тимур, отрываясь от созерцания ночного шоссе. – Мне Митрофан говорил, он кого-то в шею укусил. Его в тюрьму за это сажали.

– Кого, Митрофана? – усмехнулась Тоха и, повернувшись в сторону Тимура, выпустила дым прямо мне в ухо. Я сидел как раз между ними.

Митрофан тем временем продолжал спать у Тимура на плече. Прошло всего минут пятнадцать с тех пор, как мы устроились на этих туристических пенках.

– Репу! – с досадой отозвался Тимур.

– За вампирство? – уточнила Тоха.

– Вампиры на самом деле существуют, – с некоторой обидой в голосе сообщил Тимур. – Я в интернете читал.

– В интернете пишут полную ерунду, – отрезала Тоха и выдохнула такое густое облако дыма, что я закашлялся.

Честь нашей области

«Больше не могу, вези жвачку».

Было шесть часов утра, когда Тоха прислала мне эту смску. Я тут же вскочил, натянул джинсы, сунул в рюкзак три пачки никотиновой жвачки и, оставив на кухне записку «Я в клубе», чтобы мать не волновалась, выскользнул из дома.

Я хотел, чтобы Тоха бросила курить. Ей это курение не подходило. И табачищем от нее несло. Я каждый день писал это в блокноте и показывал Тохе. В конце концов ей это надоело, и она согласилась попробовать. Она перестала курить в семь вечера и продержалась одиннадцать часов. План А – она бросает курить сама, без химической поддержки. План Б – я привожу ей в ангар никотиновую жвачку. Я вычитал в интернете, что никотиновая жвачка помогает справиться с зависимостью от курения.

Я добрался до вокзала бегом, сел на первую электричку и поехал к водохранилищу, а только что поднявшееся солнце катилось рядом со мной, светя в окно вагона и ослепляя меня.

Тоха встретила меня у двери ангара.

– Привез? – нетерпеливо прошептала она.

Я вынул пачку жвачки, и она тут же сунула в рот две пластинки. Потом приложила палец к губам, приоткрыла дверь ангара и махнула мне рукой, чтобы я заглянул. На полу недалеко от входа лежал старый спинакер – бесформенная груда полотна. Из груды торчали две ноги в грязных джинсах и черных кроссовках с ядовито-зелеными шнурками. По кроссовкам я узнал ноги Репы.