Чернов - Лев Иванович Гумилевский
Это было открытие. Повторив опыт десятки раз, Чернею убедился, что ошибки не было, что он подходил к разгадке каких-то очень важных законов, и стал искать новые их проявления.
Но прежде всего надо было ответить на основной вопрос с которым он пришел в кузнечный цех: при каких условиях получается в стали крупная зернистость и при каких — мелкая. Многие думали, что для получения мелкой зернистости нужно просто усилить давление на сталь при ковке. Это было довольно правдоподобно, но плохо согласовывалось с практикой, и Чернов с особенным вниманием начал следить за ковкой отливок.
В процессе этих наблюдений он сделал второе открытие, а именно: обнаружил существование другой особенной точки, также соответствующей определенной температуре. Эту особенную точку он назвал «точкой b» в отличие от первой, названной им «точкой а».
Открытие Черновым «точки b» особенно удивительно, так как прохождение через нее стали сопровождается почти неуловимыми внешними признаками. Чернову первому удалось заметить такие признаки.
Академик Александр Александрович Байков вспоминал много лет спустя, как однажды вместе с академиком Михаилом Александровичем Павловым они посетили Чернова. II Байков спросил Дмитрия Константиновича, каким образом тот заметил, что при температурах возле «точки b» в стальной болванке происходит какое-то непонятное превращение.
Чернов ответил:
— Превращение в «точке b» действительно с внешней стороны ничем не проявляется, но оно сопровождается характерными признаками, которые могут быть наблюдаемы привычным и опытным глазом во время ковки стали. Таких признаков два: первый признак в том, что во время перехода стали через «точку b» поверхность ее, нагретая до красного цвета каления, начинает как бы морщиться и лущиться. Это происходит оттого, что легкий слой окалины на поверхности металла начинает растрескиваться и отделяться от металла в виде мельчайших чешуек. Второй признак такой: хотя температура стали при переходе через «точку b» почти не меняется и болванка, подвергающаяся ковке, сохраняет свой красный цвет почти неизменным, все же внешний вид поверхности ее выше и ниже «точки b» не одинаков.
Дальнейшее объяснение Чернова дает полное представление о его необыкновенной наблюдательности.
— Это различие при известном навыке привычный глаз легко обнаруживает, — говорил он. — Это различие можно сравнить с различием во внешнем виде белого мрамора и гипса. Когда вы бываете в музее, вы легко можете по одному взгляду различать мраморные и гипсовые статуи. И те и другие белого цвета, но мраморные статуи своеобразнее, они имеют как будто блестящий, маслянистый вид, тогда как у гипсовых статуй вид матовый, тусклый. Точно так же стальная болванка. Выше «точки b» она имеет накаленную, красную, как бы маслянистую, блестящую мраморовидную поверхность. Когда же она охладится ниже «точки b», она сохраняет тот же красный цвет, но поверхность ее тускнеет, утрачивает блеск и становится матовой, напоминающей вид гипсовых статуй.
Конечно, не все еще было понятно исследователю в том загадочном мире, таинственную завесу которого он приоткрыл. Но одно было для него несомненно — что этот мир существует, что его законы доступны исследованию, что, зная их, можно сознательно и безошибочно управлять явлениями природы.
«Такова была сила творческого гения Дмитрия Константиновича Чернова, сумевшего без помощи пирометра констатировать наличность термических превращений в стали, без помощи усовершенствованных оптических приборов разрешить загадку внутреннего строения непрозрачной металлической массы литого железа и стали и без специальных лабораторных экспериментов, путем лишь простого наблюдения заводских продуктов в процессе их производства, установить с несомненностью факт ее кристаллизации и обрисовать в деталях характер последней», — отмечал Г. З. Нессельштраус, ученик Чернова, в речи, посвященной учителю на одном из собраний Русского металлургического общества.
Однако самому учителю очень хотелось иметь точный числовой инструмент, и в конце года он берет командировку в Париж, на Всемирную выставку, чтобы ознакомиться с научными и техническими достижениями мира.
Это была четвертая Всемирная выставка, второй раз организованная во Франции. Она открылась точно в назначенный срок, 1 апреля 1867 года, хотя была наполовину не законченной, а в половине отделов не заполненной. Впервые в этой Всемирной выставке участвовала Россия.
Дмитрию Константиновичу суждено было впоследствии побывать и на всех трех последующих Всемирных выставках в Париже. Каждая из них становилась богаче экспонатами, наряднее по архитектуре, значительнее по содержанию отделов. Но все это представляло интерес для людей, желающих знакомства с новыми достижениями по роду своей деятельности.
Для людей просто любопытных все выставки одинаково представлялись чем-то вроде ярмарки, базара, праздничного гулянья. Они охотно посещали многочисленные кафе и рестораны. Особенное внимание французов привлек русский ресторан, где московские половые щеголяли цветными шелковыми рубашками, а подававшие чайники девушки стояли у огромных самоваров в сарафанах и кокошниках.
Ресторан этот был местом встреч русских. Дмитрий Константинович сделал здесь больше любопытных знакомств за несколько дней, чем случалось в Петербурге за несколько лет.
Русским отделом заведовал Дмитрий Васильевич Григорович, известный писатель, и отдел у него носил больше художественный характер, нежели промышленный. Между тем выросшая на основе знаменитой «реакции Зинина» красильная промышленность занимала на выставке первое место. Анилиновые краски самых разнообразных цветов и оттенков демонстрировались в отделах европейских стран: тут были ткани, обои, ковры, стекло — все окрашенное анилиновыми красителями. Сам Николай Николаевич Зинин вместе с другими выдающимися русскими учеными состоял членом жюри и, вернувшись на родину, выпустил брошюру «Об анилиновых красках», посвященную выставке.
Русских представителей техники Дмитрий Константинович не повстречал, а от французов получил простой совет — побывать в механической мастерской Генриха Румкорфа, электротехника, конструктора и изобретателя знаменитой индукционной катушки, носившей его имя. Имя это было хорошо знакомо Чернову, и русский инженер отправился к Румкорфу за сведениями о положении дела с пирометрами — инструментами, измеряющими высокие температуры.
Румкорф, почти семидесятилетний старик, но еще деятельный, бодрый, принял участие в заботах русского инженера. Он взял на себя труд заказать и выслать Обуховскому заводу современный микроскоп и пирометр Эдмона Беккереля, известного французского физика и сына еще более известного Антуана Беккереля, друга Ампера и Араю.
Об этом эпизоде своей творческой истории Дмитрий Константинович вспоминает:
«В 1867 году в бытность мою в Париже я обратился к Румкорфу за советом относительно выбора пирометра для моих работ. Он отнесся очень внимательно к моей просьбе и рекомендовал термоэлектрический пирометр Беккереля (младшего), как наиболее пригодный для завода. Термопара (палладий — платина) с полным оборудованием была мне вскоре затем выслана Румкорфом на Обуховский завод. К сожалению, работать с этим прибором в заводской мастерской оказалось решительно невозможным: магнитная стрелка гальванометра (скорее гальваноскопа, нежели гальванометра) подвергается весьма сильному влиянию лежащих и передвигаемых больших стальных масс в мастерской, наблюдение отклонений короткой стрелки непосредственно, при
