Куйбышев - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе
Солидные, с тиснениями переплеты кое-каких книг Куйбышев с Косаревым острыми ножами расслаивали. Извлекали заграничные издания. Другими еще путями приходили листовки и брошюры от Петербургского комитета. Статьи Ленина и некоторые прокламации копировали на папиросной бумаге для всех колоний острога без решеток.
За библиотекой партийная школа. Своя, нарымская. Под началом Владимира Косарева. В Париже он слушал лекции «Старика» — Ленина. Теперь пробует собственные силы.
«В комнату Валериана нас набилось человек тридцать, — написано Косаревым годы спустя, когда он работал в Московском комитете партии. — Завесили окна, чтобы с улицы не был виден свет. Я сделал доклад о школе для ссыльных и ее программе. Со мной согласились, что надо изучать: политическую экономию, историю партии большевиков, самостоятельной партии с 1903 года, историю России, историю русской литературы».
На первых занятиях школы обнаружилось, что многие слушатели — рабочие — малограмотны. Им трудно усваивать сложные теоретические положения. Рядом с партийной школой появилась вторая — общеобразовательная. Русский язык, арифметика, география, начальная история. Занятия по этим предметам велись в небольших кружках, служивших также легальным прикрытием партийной школы.
И свой, нарымский театр. Большой пустующий сарай высмотрели у купца Завадовского, уговорили, чтобы на время уступил. Своими руками, не очень еще умелыми, переоборудовали. Ссыльный художник Фомин из мешков соорудил декорации. Женщины сшили костюмы. Два ссыльных актера-профессионала, Жилин и Ястребов, взяли на себя режиссуру. И высокие полномочия отобрать из многих охотников действительно способных играть, петь, декламировать. На равных к конкурсу допускались коренные нарымчане. Первой премьерой дали «Власть тьмы» Толстого. Потом «На дне» Горького, «Лес» Островского.
Обязательные посетители всех спектаклей — пристав со стражниками. Свои тонкие наблюдения пристав неизменно описывает в отчетах губернскому жандармскому управлению. «Дерзостную пьесу графа Льва Толстого «Власть тьмы» подчиненные моему наблюдению политические ссыльные вновь разыграли 16 сего ноября месяца, тотчас же по прибытии известия о смерти графа. Перед началом представления с обозрением писаний сочинителя Толстого выступил Куйбышев Валериан Владимиров. Слушали стоя, будто привороженные. Полагаю, оного Куйбышева полезно перевести в другой пункт. Влияние его опасно распространяется».
В Нарым с предельной быстротой отправляется жандармская экспедиция, подкрепленная солдатами. Схватывают Куйбышева, Косарева, Иванова. За ними еще девятнадцать человек. Мчат на санях по скованной льдом Оби. Сквозь морозы, пургу. В хорошо знакомое Валериану исправительно-арестантское отделение томской тюрьмы.
Четыре месяца бесполезных допросов. Показаний никто не дает. Никто не стремится на каторгу… По последнему зимнему тракту всех отправляют назад в Нарым. С тем, что в летнюю навигацию нагрянет губернатор. С ним высокие чиновники, жандармские следователи. На месте учинят полный разгром…
Библиотека, школа, театр — для души, а для хлеба насущного… Своя пекарня, столовая, потребительская лавка. Пожалуйста, покупай продукты, заказывай обед, необходимую одежду. Расплачивайся денежными купонами. Марками достоинства от одной копейки до рубля. Выдает свое казначейство (доверенные лица, избранные тайным голосованием) в обмен на обычные царские деньги. Одним выстрелом без промаха в двух зайцев. Казначейство, располагая сравнительно значительными суммами, имеет возможность делать крупные заказы оптовым фирмам, пользоваться кредитом. Продавать можно дешевле, чем у нарымских купцов. Ну и слабовольным любителям выпить, перекинуться в карты меньше соблазна. В своей лавке ничего спиртного не держат, а купцы крепко предупреждены — марки не берут.
Еще для помощи особенно нуждающимся специальная касса. Власти намеренно держат политических ссыльных в далеко не равном положении. Выходцам из дворян, лицам с высшим образованием, бывшим студентам назначалось кормовое пособие в полтора-два раза больше обычного. Согласились, что все «привилегированные» — к ним отнесли и получающих поддержку от родных, от Красного Креста — часть своих денег ежемесячно вносят в казначейство политических. Для слишком бедствующих и для тех, кому готовится побег…
В какой-то хмурый, насквозь отсыревший день с парохода выводят очередную партию ссыльных. Среди других девушка Анна восемнадцати лет. С лицом и косами классических северорусских красавиц. Псковитянок, поморок.
«Когда я сошла с парохода, у меня мелькнула первая мысль — бежать, как только к тому представится маленькая возможность. Прожить пять лет в такой дыре не хватит человеческих сил. Пугали мрачный ландшафт, непролазная грязь, убогие домишки, оторванность от всего родного, одиночество…
Бежать, обязательно бежать, побыстрее бежать! Так напрямик я сказала, когда меня принялся расспрашивать товарищ Валериан. Он выделялся своей внешностью. Открытое лицо, большие серые глаза, добрая улыбка — все вызывало симпатию. Потому и заговорила о побеге.
Ответил он мне совсем нелюбезно. «Мы подходим к побегам материалистически. Если хотите бежать, чтобы оказаться на воле, то в побеге вам никто никакой помощи не окажет. Другое дело, если хотите освободиться для партийной работы. Если чувствуете себя готовой стать профессиональным революционером. Надо учиться, чтобы быть полезной партии».
А я в ссылку приехала полуграмотной работницей, выполнявшей на воле в Выборге лишь технические поручения. Получала от приезжих из Петербурга нелегальную литературу. Иногда разбрасывала прокламации в военных лагерях.
В другой раз Валериан Владимирович меня спросил, к какой я партии принадлежу. Я ответила, что беспартийная и не могу определить, какая партия лучше для рабочего класса. «Когда слушаю большевиков, мне кажется, что они правы, а когда эсеров — кажется, что правы они. Все-таки, пожалуй, эсеровская партия самая революционная, потому что она совершает террористические акты».
Немало было потрачено времени Валерианом Куйбы-шевым, Аркадием Ивановым и другими большевиками, чтобы прочистить мои мозги. Они умели проявлять одновременно настойчивость, требовательность, иногда даже беспощадность, и полное уважение к твоему «я», к твоему разговору. Всегда находили тот единственный ключик, который может открыть сердце.
Они сделали свое. К середине лета 1911 года к ним, к большевикам, примкнули многие рабочие, подобные мне, ранее не определившиеся в политическом отношении[10]. Фракция большевиков стала основной политической организацией в нарымской ссылке. Как раз перед тем, как налетел губернатор Гран, в доме, где квартировал Куйбышев, собралась краевая партийная конференция. Съехались делегаты всех колоний.
Несмотря на грозное распоряжение губернатора, еще продолжали существовать библиотека, театр. По-прежнему устраивались лекции, рефераты. До отправки в гиблый Максимкин Яр на реке Кеть несколько раз успел выступить Яков Свердлов. Все мы заслушивались удивительными докладами большевика профессора астрономии Павла Карловича Штернберга. Он гостил у жены, нашей ссыльной подруги.
Один или два раза в неделю ставились спектакли или устраивались концерты. Репертуар проходил «цензуру» пашей фракции. Случались экспромтные номера. Помню концерт с обширнейшей программой: пением, танцами, декламацией. Пел Жилин Иван Яковлевич, большевик, сосланный в Нарым из Воронежа. У него был замечательный тенор, и все мы с упоением его слушали. Декламировали поэмы Верхарна. Куйбышев прочитал горьковского «Буревестника», свои стихи. Мой одноделец, бывший редактор
