Розы в снегу - Кох Урсула
Кранах с улыбкой глянул на доктора Базилиуса, Авэ покраснела.
— Нам осталось выдать замуж двух монашенок, — продолжал меж тем художник, пребывавший в самом лучшем расположении духа. — Не так ли? Это Эльза фон Канитц, которая живет у своей сестры и…
Катарина побледнела.
— Попробуйте дичь, майстер Лукас, — вмешалась хозяйка.
Опустив кубок, Кранах высоко вскинул брови. Внимательно глянул на Катарину.
— Если я сболтнул что-то лишнее, простите меня, фройляйн.
Катарина чувствовала, что его взгляд пронзает насквозь. Она попыталась встать, но рука Барбары прижала ее к стулу. Люди за столом оживленно переговаривались, шутили, смеялись. Катарина была очень бледна — ни кровинки в лице.
Когда все уже порядком устали от обильного угощения, дверь резко распахнулась и темная фигура грохнула обувью на пороге столовой. Разговоры тотчас смолкли.
— Доктор Мартинус! — радостно вскричал хозяин. — Проходите к столу, в кувшине еще есть вино!
Но Лютер продолжал стоять в неосвещенном углу столовой. Его взгляд пробежал по сидящим за столом, на мгновение задержался на Авэ и, наконец, замер на лице друга.
— Майстер Лукас, я получил известия! Все клокочет. Кипит! Крестьяне читают Евангелие. Требуют Царства Божия. Это убивает меня …
Тяжело дыша, Лютер рухнул на стул рядом с Кранахом. Хозяин и гость погрузились в серьезный разговор.
Никем не замеченная, прошмыгнула Катарина в свою комнатушку. Из узелка, лежащего рядом с кроватью, она достала засохший венок из роз — тот самый, в котором принимала постриг.
Упав на колени и перебирая четки, девушка начала жарко молиться; ее глаза застилали слезы.
— Ave Maria, gratia plena… — шептала она. — Славься Мария, преисполненная благодати. Господь пребывает с тобою…
Утром следующего дня она с трудом поднялась с постели и направилась в аптеку. Там-то и застала Катарину Барбара — девушка как раз связывала травы в пучки — и окинула ее озабоченным взглядом. Покрасневшие глаза, бледное лицо и упрямо сжатые губы…
Когда вечером посыльный ректора Глатца спросил Катарину, к нему вышла фрау Кранах и заявила, что ее помощница больна. Посыльный оставил для девушки записку.
Одетый в мантию гражданского собрания, городской писарь Райхенбах вышагивал взад и вперед перед Катариной. Девушка сидела на стуле спиной к окну, крепко сцепив руки на груди.
— Катарина, ты знаешь: после твоего приезда в Виттенберг, мы приняли тебя как дочь — стало быть, и о твоем будущем заботиться нам. Мы охотно отдали бы тебя в жены Иеронимусу — хотя он был молод для фройляйн вроде тебя, но ваши благородные, кроткие сердца тянулись одно к другому. Но вот прошел год. От Иеронимуса нет известий. И теперь уважаемый господин ректор университета…
Катарина заерзала на стуле.
— Ты собираешься что-то сказать?
— Мне не хотелось бы быть непослушной, дорогой герр магистр, но я прошу вас, подождите еще! Нюрнберг так далеко от Виттенберга. И до чего же легко в это неспокойное время потеряться письму и даже гонцу! А может… может, это было слишком большой неожиданностью для его семьи.
— Без сомнения, — вздохнул Райхенбах. Он остановился перед девушкой и взглянул на нее. — Прошу тебя, Катарина, не привязывай своего сердца к этой единственной надежде!
Девушка вскинула глаза. И увидела доброту и участие во взгляде Райхенбаха. И все же страх сдавил ей горло, и она прошептала, заикаясь:
— Я постараюсь…
— Тебе ведь хорошо живется у Кранахов?
Она кивнула.
— Ты часто видишь там доктора Лютера?
— Да.
— Я спрошу у него совета.
— И передайте доктору Глатцу, пусть подождет это лето и осень.
— Думаешь, Катарина, ты первая? Мы все прошли через это.
От удивления девушка остановилась.
— И вы, фрау Барбара?
Женщины шли по саду вдоль внутренней городской стены, в руках они держали корзины со спелыми вишнями.
— И я, Катарина… но, само собой, я была гораздо моложе тебя… Когда я познала мужчину, мне едва исполнилось четырнадцать… А вскоре он уехал. Он был перекати-поле, один из тех, из тех, что вечно спешат на ярмарки. Он не вернулся, хотя и обещал…
Они остановились, наблюдая за полетом ласточек в небе.
— Да и стоило ли мне, дочери богатых родителей, уходить с первым встречным? Что мне было делать? Я согласилась выйти замуж за того, кого выбрали для меня мать и отец. Но мой жених не дожил до свадьбы. Я ходила в черном, как вдова… И была рада, когда появился Кранах — он достойный мужчина.
— Иногда я думаю — лучше б я осталась в монастыре.
Барбара энергично покачала головой.
— И все из-за того, что он исчез? Катарина, ты неблагодарна.
Глаза девушки наполнились слезами, пытаясь скрыть это, она наклонила голову.
— Может, Господь наказывает меня за грехи, — тихо прошептала Катарина.
По дороге, вдоль стены, навстречу им быстро шли младшие дети Кранахов. За серьезным и высоким Лукасом семенила маленькая Барбара. Малютка Маргарете плакала. С нежной улыбкой приняла мать свою грудную дочурку из рук служанки, предварительно передав той корзину с вишнями.
Катарина молча стояла рядом. В это мгновение ей показалось, что она сможет забыть Иеронимуса.
***
— Я не выйду за него!
— Из гордости, фройляйн фон Бора?
— Я не гордячка. Но не для того я бежала из монастыря, чтобы очутиться в тюрьме. Мой муж должен быть другим человеком.
Церковный староста Николаус фон Амсдорф вздохнул. И нетерпеливо глянул на Катарину — девушка сидела перед ним на стуле, держа спину очень прямо. Ему пора было ехать в Магдебург.
— Что мне передать?
— Скажите герру Лютеру, что я не выйду за Глатца!
— Он достойный мужчина и со всей решимостью выступает за новое учение.
— Вы его совсем не знаете.
— Знаю довольно-таки хорошо. Конечно, Иеронимус Баумгэртнер был другим. Но что с вами станется, если вы не выйдете замуж?
— Я знаю, что Иеронимус не вернется. Я согласна стать женой другого человека. Если вы или даже доктор Лютер попросите моей руки. Но за Глатца я не выйду.
Катарина встала.
— Позвольте вас проводить?
— Благодарю вас, герр фон Амсдорф.
Девушка бесстрастно попрощалась с церковным старостой и вернулась в дом Кранахов. Там она села за стол и при слабом свете огарка написала Эльзе письмо.
«Мне приходится изо всех сил, дорогая сестра, сопротивляться тому, чтобы меня не выдали за этого Глатца — малодушного и жадного человека. У него даже смех угодливый. И все же я надеюсь, что доктор Лютер не лишит меня того, что он нам обещал, — свободы выбора. Неужели это Божья воля — выйти замуж за столь ничтожного человека?
До сих пор я всегда знала, всегда чувствовала, чего хочет от меня Господь. Благочестивая мать-настоятельница учила нас, что, если сатана сеет сомнения в душах наших, надо молиться. Сердце мое нередко полно уныния, полно отчаяния, и я хотела бы отдаваться молитве с тем же жаром, что и в монастыре. И из твоего письма, милая сестра, узнаю я о множестве неприятностей, которые доставляют тебе родственники. Другим сестрам повезло больше. Авэ уже баюкает у груди младенца. Она счастливая мать! Говорят, даже Магдалена вышла замуж. Господь ведет каждую из нас. И я слезно молю, чтобы и ты, и я достигли верной цели.
Милая сестра! Будем стоять на этом. Пиши мне в дом Кранаха.
В сестринской любви своей приветствует тебя,
Катарина фон Бора.
Дом художника Лукаса Кранаха Виттенбергского».
Она запечатала письмо и на другое утро вручила его человеку, развозившему письма и счета Кранахов по всей Саксонии. Посыльный клятвенно обещал доставить его фройляйн Эльзе фон Канитц, проживающей в пригороде Лейпцига, в имении «Под дубами».
***
— Лютер получил плохие известия, — рассказывала Барбара Кранах служанкам, снимавшим с нее плащ. — Крестьяне бесчинствуют и не слушают его увещеваний. Говорят, он занемог от гнева.
