Дэвид Стерри - Цыпочка

Стоп. Дыши.

Я долго думал, что мне делать дальше, и в итоге позвонил Санни. Он приехал и забрал меня, причитая и ругаясь всю дорогу, мол когда-я-наконец-буду-его-слушаться.

В последующем, когда на меня накатывали приступы тоски, я всегда видел длинное путешествие обратно в 3-Д и вспоминал четкое ощущение того, что Джейд меня угробила.

10. Баба Рам Ваммаламмддингдонг

Потеря невинности — это не только судьба, но и наше личное дело. Но как только мы ее теряем, глупо пытаться попасть на пикник в Эдеме.

Каньон Лорел — очаровательный эвкалиптовый оазис посреди Голливуда, объятого смогом. Когда я вошел в дом, скрытый в зарослях дикого жасмина, сильный мускусный запах почти свалил меня с ног. Странная комната… Макраме, какие-то колокольчики, мексиканское искусство на стенах, тумбочке, журнальном столике — везде… Все это было похоже на стихотворение Вудстока.

«Когда ты ведешь этот поезд через кокаин, Кейси Джонс, следи за скоростью» — негромкая песенка, доносящаяся из магнитофона, очень гармонировала с этой обстановкой.

У Радуги были длинные прямые пепельные волосы, сережки из перьев и ни грамма косметики. Она была босиком и в длинном платье с изображением невозмутимого лица Будды.

— Привет, заходи. Хочешь женьшеневого чая? — спросила она.

Клиент всегда прав. Когда находишься в Индии — пей женьшеневый чай.

Пока она заваривала чай, я развлекался разглядыванием каких-то горшочков, которыми были заставлены полки. А еще я пытался сосчитать кошек. Я увидел четырех, но, наверное, их было гораздо больше, потому что их запах забивал все экзотические ароматы.

— Интересуешься мертвыми? — отвлек меня от этого неожиданный вопрос.

Хозяйка протянула мне кружку ручной работы, над которой поднимался пар, а я получил возможность поближе рассмотреть картинку на платье. Теперь мне казалось, что это Джерри Гарсия[7] Хотя, возможно, я опять ошибался. Я вдохнул аромат странного напитка, который она мне принесла… Чай? Пахнет необычно даже для травяного чая: слишком затхлый и какой-то сырой запах, но я поднес кружку к губам и отхлебнул.

Странно, но мне понравилось. Несмотря на почти неприятный запах, вкус у напитка был правильный. Мой.

Радуга смотрела на меня и словно чего-то ждала. Ах да, ее вопрос. Интересуюсь ли я мертвыми? На меня накатила волна смущения: это что, какая-то некрофильская сделка, о которой мистер Хартли позабыл меня предупредить? И как я должен к этому относиться? Потом до меня дошло: она имеет в виду великую смерть Джерри Гарсии. Мне стало весело, когда я представил себя, выкапывающего глубокую могилу и благоговейно укладывающего туда главного «Мертвеца».

— Да, конечно, я преклоняюсь перед талантами. Можно сказать и так…

Я подарил ей свою лучшую улыбку. Мне вообще-то нет никакого дела до каких бы то ни было мертвецов. Главное — чтобы заплатили. Вот только что-то не похоже, что она собирается это делать. Я осмотрел все, и мне не понравилось то, что я увидел. Вернее, не увидел — никаких признаков конверта. Нужно попытаться успокоиться… Бадда-бим, бадда-бум.

— Они такие… необходимые, правда? — Радуга произнесла эту чушь с такими смирением и кротостью, какими обладают только хиппи и христиане.

Необходимые? Мертвые? Ну конечно же, отчего бы и нет? Мне несложно согласиться со всем, чем угодно, лишь бы узнать одну единственную вещь, которая меня интересует в данный момент: где, черт побери, мои деньги? «Расслабься, ковбой, получишь ты свои наличные. Поддерживай лучше приятный разговор. Только смотри, не утони в потоке слов…», — настраивал я себя.

— О да, конечно, абсолютно согласен, — кое-как выдавил я.

— Я верю, что Джерри — это воплощение Будды, а ты? — мечтательно сказала Радуга.

Слушайте, если кто-то хочет заплатить мне за то, что я скажу, будто Джерри Гарсия — физическое воплощение Будды, нет проблем, это легкие деньги.

— Да, я полностью с этим согласен — эта фраза дается мне легче, чем предыдущая.

— Дай мне руку, — попросила Радуга.

Делать это отчего-то не хочется, но… клиент всегда прав, и тонкие пальчики охватывают мое запястье.

— У тебя большие руки, — клиент явно доволен.

Что ж, в моей работе это комплимент. За комплименты принято благодарить, а я воспитанный ковбой.

— Спасибо, — вежливо ответил я.

Она глянула на меня как-то странно. Похоже, я ошибся, и эти слова были не комплиментом, а простой констатацией факта. За такое не благодарят.

Впрочем, для Радуги это не имело большого значения, и ее взгляд снова уперся в мою ладонь. Она смотрела так пристально, словно хотела найти там ключ к разгадке всех тайн Вселенной.

А вот это уже не имело большого значения для меня. Все тайны Вселенной сейчас заключались в одной простой фразе: «Деньги вперед!».

ДЕНЬГИ ВПЕРЕД!

ДЕНЬГИ ВПЕРЕД!

ДЕНЬ-ГИ ВПЕ-РЕД!!!

Я хорошо помнил первое правило нашего бизнеса: только зеленый новичок не получает деньги в начале встречи. Это то, что отличает любителя от профессионала. «Ты здесь не для того, чтобы развлекаться, дружок, тебе должны заплатить», — говаривал Санни.

Но Радуга не собиралась оделять меня хрустящими зелеными бумажками, а мне отчего-то было неловко говорить о том, что ничего, кроме наличных, меня сейчас не интересует. Я вообще чувствовал себя смущенным от того, как пристально она изучала мою ладонь. Из глубин памяти выползало какое-то дурацкое воспоминание.

Мне было лет тринадцать, и я чувствовал себя совсем чужим на празднике жизни. События проходили мимо, а все самое интересное случалось не со мной. Я словно подсматривал в окно за вечеринкой, на которой отрывались по полной другие.

На уроке английского учительница восторженно изложила свою гениальную идею постановки «Дневника Анны Франк». Как же, душераздирающая история человечности, воссиявшей на фоне вселенского зла. Участие в постановке было не безвозмездным: все желающие побороться со вселенским злом получали льготы при выставлении оценок за семестр. Всех заинтересовавшихся приглашали на репетиции после занятий.

Мне были абсолютно безразличны Анна Франк, человечность и вселенское зло, но идея поучаствовать в постановке внезапно увлекла. Весь остаток дня я размышлял, а внутренний голос нашептывал мне, что я должен согласиться, что это мой шанс попасть в центр событий, получить приглашение на вечеринку. Короче, я подошел к учительнице и записался.

В нашей школе нашлись горячие головы и кроме моей. После уроков шесть тринадцатилетних записных красавиц сидели в кабинете английского и отчаянно спорили о том, кто же больше всего подходит на роль Анны Франк, нашей трагично обреченной героини.

У меня отвисла челюсть. Мне отчего-то было ужасно смешно, и я с трудом сдерживался, чтобы издевательски не высунуть язык. Я чувствовал себя лисом в курятнике, который тихо крадется к ничего не подозревающим сонным несушкам…

Я с усилием отогнал воспоминания.

Радуга все еще не выпускала из цепких ручек мою ладонь, шаря по ней взглядом. Я даже стал опасаться, что она — ярая фанатка Чарли Мэнсона с его гильотиной, и теперь решает, как половчее принести меня в жертву на заднем дворе.

С новой силой нахлынули сомнения. Мне не нравилась Радуга, мне не нравилась эта работа, мне не нравилось, черт побери, что беленький конвертик не похрустывает сейчас в моем кармане.

Все больше хотелось вырвать ладонь, зайти в ванную и тщательно намылить руки, чтобы смыть прикосновения Радуги. А потом выйти из дома и уехать, ни разу не оглянувшись на жасминовые заросли. У меня было уже достаточно денег, чтобы позволить себе такой шальной поступок. Вот только… Что потом? Куда мне податься? К матери в Орегон? К отцу в Даллас? И кто меня там ждал? На последний этот вопрос мне был известен совершенно точный ответ: никто. Никто и нигде… Именно с этого все началось и именно к этому все вернулось. Замкнутый круг. Поэтому я был здесь, поэтому я молча позволял Радуге рассматривать мою ладонь.

— Ты очень стар душой, — сделала вывод Радуга.

Какое своевременное открытие, сестренка. Ты будто читаешь мои мысли.

— …и ты прожил много жизней… был исследователем и путешествовал по всему миру… был султаном и имел множество жен. Ты храбро сражался в боях, и ты был рабом на плантациях.

Она отпустила наконец мою руку и внимательно посмотрела мне в глаза, словно хотела получить рентгеновский снимок моей черепушки со всем ее небогатым содержимым. А я словно впервые увидел Радугу. Я так растерялся, попав в этот дом, что даже не рассмотрел ее как следует. Теперь я наверстывал упущенное. У нее была скандинавского типа внешность с глубоко посаженными серыми глазами с кобальтовым отливом. И лицо, глубоко страдающее, но озаренное ясным светом надежды. А я почти до смерти боялся идти с ней в спальню. Меня мучили смутные подозрения, что меня там убьют или сыграют в шахматы на мою душу.