Пол Джонсон - Иисус. Жизнеописание
Но что можно сказать в отношении того неверного управителя, о котором говорится в 16-й главе Евангелия от Луки (1–8)? Когда господин его пригрозил, что прогонит управителя за расточительность в обращении с чужим имением, управитель решил использовать имущество хозяина, дабы умиротворить заимодавцев, чтобы приняли его «в домы свои», когда отставлен будет «от управления домом». Ничего иного управитель делать не умел: «…копать не могу, просить стыжусь». И похвалил господин управителя неверного, «что догадливо поступил; ибо сыны века сего догадливее сынов света в своем роде». Последующее толкование Иисусом моральной подоплеки этой притчи, по крайней мере в том виде, как записано у Луки, который мог что-то напутать или опустить какую-то немаловажную деталь, звучит не совсем внятно и убедительно. Все же мораль этой притчи ясна и понятна: «Никакой слуга не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» (Лк. 16: 13). Иисус порицает алчность. Так, в стихе 14-м той же главы Лука добавляет: «…слышали всё это и фарисеи, которые были сребролюбивы, и они смеялись над Ним». Затем Иисус подчеркнул глубочайшее различие меж «теми, кто выказывает себя праведниками перед людьми» и Богом, который «знает сердца ваши». Учитель решительно заявляет: «…что высоко у людей, ту мерзость пред Богом» (16: 15).
Мораль притчи ясна превосходно, но сам рассказ, приведший к столь ясному и понятному выводу, глубоко загадочен. История о пяти мудрых и пяти неразумных девах и их масляных светильниках изложена живо и восхитительно (Мф. 25: 1–13). Однако мудрые девы жадны и отказываются поделиться маслом с неразумными подругами; а запоздавший жених несправедливо запирает двери, не пуская на брачный пир недальновидных дев. Но мораль понятна: «Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий». Притча о талантах, которая следует сразу за притчей о десяти девах (Мф. 25: 14–40), напоминает притчу о неверном управляющем в Евангелии от Луки. Суетные хозяйственные соображения принимаются как неизбежность; одобряется ростовщичество, превозносится мудрость хозяина, который «жнет там, где не сеял» и «собирает там, где не рассыпбл». Стих 29-й говорит: «…ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет». В отличие от описанного у Марка (4: 25) здесь речь идет не о знаниях, а о собственности. Иисус добавляет: «а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов».
Такова, как мы понимаем, житейская мудрость. Сам же Иисус тотчас переходит к утверждению, где духовное отделено от мирского: «и [Он] поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую» (Мф. 25: 33). Он скажет овцам: «приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам» (25: 34). Далее Иисус объясняет: кто кормит голодных, и дает напиться жаждущим, и принимает в доме своем бездомных путников, кто одевает нагих, посещает больных и приходит к томящимся в темнице, будет вознагражден. Иисус делает поразительное замечание: если сделали добро «одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (25: 40).
В целом притчи являют собою то, что ученые назвали бы «вереницей дихотомических контрастов», противопоставлений, выраженных в рассказах и образах. Свет и тьма, юдольный мир и Царство Небесное, показная и истинная добродетели, овцы и козлы, житейская сметка и духовная бесхитростная чистота, материальное богатство и духовное убожество, хитрость и простодушие. Вполне понятно, что, когда Иисус рассказывал свои истории слушателям, те шумно требовали: еще, еще! Поэтому притчи следует рассматривать как по отдельности, так и совокупно, дабы стал очевиден и понятен их подлинный смысл. Иногда рассказы Иисусовы содержат неуловимые, непостижимые и даже невразумительные подробности, но еще до развязки притчи разница между добром и злом всегда и полностью понятна. А после Иисус давал возможность слушателям поговорить и поспорить между собой. Делал он это намеренно. Он видел Свою задачу не только в том, чтобы учить людей, но заставить их учиться друг у друга, серьезно задумываться над тем, что такое праведная жизнь, и серьезно беседовать о ней.
Две Иисусовы особенности очень ярко предстают нам благодаря самому языку Евангелий. Первая из них – Его стремление задавать вопросы. Он мог заимствовать этот прием из древних священных текстов, которые изучал. Ветхий Завет содержит немало вопросов. Господь часто задает вопросы – обычно весьма непростые. Вопросы – художественный прием, использованный в Книге Иова. Яхве вопрошал, дабы при этом сообщить необъятные сведения и недвусмысленно явить Свою власть. Только в 38-й главе Книги Иова Всевышний задает пятьдесят восемь вопросов, от «Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?» (38: 2) и до «Где был ты, когда Я полагал основания земли?» (38: 4). Для Иисуса учить означало вопрошать. Он всегда говорил весьма властно, ибо Ему было что сказать людям. Однако Он стремился по возможности услышать, чту известно слушателям – в первую очередь ученикам, – и о чем они думают. «За кого почитают Меня люди?» (Мк. 8: 27) – обычный для Иисуса вопрос. Марк свидетельствует: Иисус вопрошал постоянно. Прежде нежели накормить пять тысяч человек, Он спрашивает: «…сколько у вас хлебов?» (Мк. 6: 38). В Евангелии от Иоанна повествуется о том же случае; Иисус вопрошает Филиппа: «…где нам купить хлебов, чтобы их накормить?» (Ин. 6: 5). Учение Иисуса всеобъемлюще – Он и вообще был Человеком, стремившимся к соборности, Он старался вовлечь в беседу всех присутствующих, высветляя для них истину, обостряя их восприятие действительности. В Евангелии от Марка Он предваряет притчу о горчичном семени трудным двойным вопросом: «чему уподобим Царствие Божие? или какою притчею изобразим его?» (Мк. 4: 30). Когда, еще в начале Своего проповеднического пути, вскоре после Крещения, Спаситель видит Андрея и его спутников, Он спрашивает: «…что вам надобно?» (Ин. 1: 38). Его вопросы к ученикам глубоки, проникновенны, доверительны. Когда многие слушавшие сочли Его поучение о хлебе жизни слишком сложным – «какие странные слова! кто может это слушать?» – и покинули Его, то Спаситель, зная, что ученики ропщут, вопросил: «Это ли соблазняет вас? Что ж, если увидите Сына Человеческого восходящего туда, где был прежде?» Когда «многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним», Иисус сказал двенадцати: «…не хотите ли и вы отойти?» (Ин. 6: 60–67). И тотчас после этих слов Иисус обращается к Иуде Искариоту: «…не двенадцать ли вас избрал Я? но один из вас диавол» (6: 70). Он задает такой вопрос Филиппу: «…сколько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня?» (Ин. 14: 9). И наконец Иисус говорит: «Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди» (Ин. 14: 15). После Воскресения Он вопрошает Марию Магдалину: «…жена! что ты плачешь? кого ищешь?» (Ин. 20: 15). Объединяет все эти вопросы – а Иисус спрашивает снова и снова – то, что Учитель знает ответы загодя. И главная цель всех этих вопросов – как бы протянуть ученику дружелюбную, добрую, участливую руку. Это своего рода ласковое приглашение к беседе – хотя сам вопрос и может звучать неодобрительно.
Не менее отличительная черта Иисусова, сказывающаяся в различных обстоятельствах – Его безмолвие. Учитель, Проповедник, Человек, наипервейшей задачей Своей и обязанностью полагавший наставительную беседу, Иисус равно умело спрашивает и безмолвствует. Вопросы Его то и дело звучат утвердительно – мы зовем такие вопросы риторическими – и просто сообщают слушателю о чем-либо. А безмолвие Иисусово не менее красноречиво – это своего рода «бессловесная беседа». Зачастую безмолвие выразительнее речи. Так, в романе Томаса Карлейля «Перекроенный портной» (Sartor Resartus), где, в частности, говорится о проповедях Иисуса, автор замечает: «Речь принадлежит времени. А молчание – вечности. Мысль работает только в тишине, добродетель – только в сокровенности». До тридцати лет Иисус безмолвствовал – в том смысле, что никаких записей о Его проповедях не обнаружено: видимо, ничего иного и не желал Он. По сути дела, Он почти полностью безмолвствовал во время искушения в пустыне – до самого конца. Безмолвствовал и во время Крещения. Безмолвствовал в Кане, превращая воду в вино. Как правило, безмолвствовал, творя чудеса – только повелевал хромому идти, а мертвому восстать. И других призывал хранить безмолвие касаемо свершившихся чудес. Без крайней нужды не говорил о Своем могуществе и Божественной Своей сущности – важно было утвердить Свою человеческую природу. И когда Петр говорит: «Ты – Христос, Сын Бога Живаго» (Мф. 16: 16), Он безмолвствует опять. Спаситель безмолвствовал и в ответ на чересчур прямые, неучтивые вопросы, обращавшиеся к Нему. Он предпочитал отвечать на мысли, а не на слова. Он осуждающе молчит при виде женщины, обвиненной в прелюбодеянии, – осуждая, разумеется, не ее грех, а грехи тех, кто хотел побить несчастную камнями. Спаситель предпочел начертать Свое неодобрение на песке, а не высказывать словами. В этой истории, одной из самых ярких и трогательных во всем Новом Завете, Он прерывает безмолвие, только чтобы вопросить: «…женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя?», а затем прибавляет: «…и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши» (Ин. 8: 10–11). Иисус хранил молчание в обстоятельствах ужасающих: например, узнав о смерти Иоанна Крестителя. Он молчит, с негодованием глядя на Каиафу. Он хранит презрительное молчание перед Иродом Антипой. Во время Своих телесных мук Он молчит, уйдя в Себя и лишь сокрушаясь о мучителях, глумящихся над Ним. Его молчание на кресте было столь же разительно, сколь и скупые слова – семь последних Его изречений.
