Хелен Раппапорт - Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни
«Маленькая Ольга была с ней рядом, и, увидев меня, она спросила по-английски: «Кто вы?» Я ответила: «Я – княгиня Барятинская!» «Ах, этого не может быть, – сказала она, – у нас уже есть одна!» Маленькая леди смотрела на меня с видом полного изумления, а затем, прижавшись ближе к матери, она стала поправлять свои туфли, которые, как я могла заметить, были новыми. «Новые туфли, – сказала она. – Тебе они нравятся?» И все это по-английски»[166].
Все отмечали непринужденность Александры в домашней обстановке со своими детьми, но к ноябрю она опять почувствовала себя очень нездоровой, не могла есть и стала терять в весе. Мария Федоровна немедленно предложила невестке свое собственное домашнее лечебное средство против этого:
«Ей следует попытаться есть сырую ветчину в постели по утрам перед завтраком. Это действительно поможет от тошноты… Она должна что-нибудь есть, чтобы поддержать силы, и питаться в небольших количествах, но часто, скажем, каждый час, до тех пор, пока ее аппетит не восстановится. А твоя обязанность, мой дорогой Ники, – следить за ней и всячески ухаживать, следить, чтобы она держала ноги в тепле, и прежде всего, чтобы она не выходила в сад в туфлях. Это очень вредно для нее»[167].
Если царица и ждала вновь ребенка, об этом ничего не сообщалось, а беременность не прогрессировала. Английская кузина Александры, Тора (дочь тети, принцессы Елены), которая находилась в это время в России с визитом, длившимся четыре месяца, ни разу не упомянула о беременности Александры[168]. Тора в письме королеве Виктории описывает второй день рождения Ольги, который отмечали в ноябре того года: «Утром была короткая служба… Аликс взяла маленькую Ольгу с нами, поскольку служба продолжалась всего минут десять-пятнадцать, девочка вела себя прекрасно, наслаждалась пением и пыталась присоединиться, чем очень нас позабавила»[169]. Позже тем же днем они открывали приют для 180 девочек и мальчиков от 6 до 15 лет, учрежденный в честь рождения Ольги, содержание этого приюта Александра финансировала лично[170]. Жизнь в Царском Селе, как рассказывала Тора бабушке, была устроена скромно и по-семейному:
«Мы здесь ведем очень спокойную жизнь, и вряд ли можно представить себе по такому образу жизни, что это император и императрица, так как здесь, в деревне, совсем нет ничего государственного. Никто из придворных не живет здесь же в доме, а единственная дежурная дама обычно ест у себя в комнате, так что никого из свиты здесь не видно, если только люди не приходят по какому-либо делу»[171].
Самоизоляция внучки явно встревожила королеву Викторию (которая и сама прошла через трудный период в 1860-е годы, когда ей тяжело было находиться под пристальным взором общественности). Виктория потребовала от Торы дальнейших подробностей, на что та отвечала: «К вопросу о том, что Аликс и Ники слишком мало видятся с людьми, который Вы поднимаете… Я думаю, что она хорошо понимает, как это важно, знает, что ей нужно побольше вращаться в обществе, но правда в том, что они с Ники настолько счастливы вместе, что они не хотели бы отказываться от вечеров, проведенных наедине, и вместо этого принимать в это время гостей»[172].
Той зимой Александру в свете никто не видал, даже в Санкт-Петербурге, и ничего не просочилось в газеты, читатели которых с нетерпением ожидали новостей о частной жизни своих государя и государыни. «Сведения о том, с сахаром ли они пьют чай или едят мясо с горчицей, были почти на уровне государственной тайны», – отметила англо-русская писательница Эдит Альмединген[173]. Как бы там ни было, Александра казалась вечно больной или беременной – или и то и другое сразу. В феврале 1898 года она слегла, заразившись корью при посещении одной из благотворительных школ, которые учредила и курировала. Заболевание протекало в острой форме и дало тяжелые бронхиальные осложнения[174]. Ко времени ее выздоровления сезон в Санкт-Петербурге уже закончился, и многие ее родственники из императорской семьи начали беспокоиться. Когда в августе того года герцогиня Саксен-Кобургская посетила Россию, она предпочла остаться в Санкт-Петербурге, вместо того чтобы скучать в семейном кругу в Александровском дворце. «Такое впечатление, что Ники и Аликс скрываются от всех больше, чем когда-либо, и не встречаются ни с кем», – сообщила она своей дочери, добавив, что «Аликс совсем не пользуется популярностью»[175]. Александру, в свою очередь, это мало заботило. 21 сентября, когда Николаю неожиданно пришлось уехать в Копенгаген со своей матерью на похороны королевы Дании, Александра была безутешна: «Я не могу даже представить, что будет со мной без тебя. Ты мой единственный, в тебе вся моя жизнь», – слова, пугающе похожие на те, что говорила ее бабушка, когда ей приходилось бывать врозь с принцем Альбертом. Все, чего хотела Александра, – это чтобы они с Ники могли «спокойно жить и любить друг друга». Кроме того, ей казалось, что она снова беременна. «Если бы только я знала, так это или не так! – писала она Ники, когда он был в отъезде. – Дай Бог, чтобы это было так, я очень этого жду, и мой муженек тоже, я думаю»[176].
То время, пока Николай отсутствовал, Александра провела в Ливадии, в Крыму. Там он присоединился к ней 9 октября. Но только в конце этого месяца его мать услыхала новость: «Теперь я могу сказать Вам, дорогая мама, что, с Божьей помощью, мы ожидаем новое счастливое событие в мае следующего года». «Но, – добавил он, – она умоляет Вас не говорить об этом, хотя думаю, что это лишняя предосторожность, потому что такие новости всегда распространяются очень быстро. Конечно, здесь все уже догадываются, потому что мы оба перестали завтракать и обедать в общей столовой. Аликс не выезжает больше, она дважды упала в обморок во время службы, все, конечно, замечают все это»[177].
В глубине души Александра не только тревожилась, кто родится на этот раз, мальчик или девочка, но и со страхом ожидала новых физических мучений. «Я не люблю строить планы, – писала она бабушке в Англию. – Бог знает, чем это все закончится»[178]. Из-за приступов головокружения и сильной тошноты Александра проводила большую часть времени своей третьей беременности, лежа или сидя на балконе дворца в Ливадии. Муж был образцом преданности. Он возил жену на прогулки в инвалидном кресле, ежедневно помногу читал ей вслух: сначала «Войну и мир», а затем об Александре I. Они оставались в Ливадии до 16 декабря. До сих пор Александре удавалось управляться в детской с помощью лишь временных нянь, но теперь ей пришлось заняться поиском постоянной няни. У фрейлины ее кузины Торы, Эмили Лох, были хорошие связи в этой сфере в Англии, она знала, к кому стоит обратиться, и в декабре Эмилия прислала Александре письмо, в котором рекомендовала ирландку мисс Маргаретту Игар, тридцати шести лет, протестантку. У мисс Игар была хорошая подготовка и навыки ведения домашнего хозяйства, она могла работать поваром, экономкой, имела большой опыт в различных видах рукоделия, а также значительный опыт ухода за детьми. Она прошла обучение на медсестру в Белфасте и впоследствии работала попечительницей приюта для девочек-сирот в Ирландии. Кроме того, мисс Игар была старшей сестрой одной из подруг Эмили Лох. Александра получила от Эмили личный отзыв о мисс Игар, в котором подчеркивалось, что она простой, прямой и бесхитростный человек, не имеющий склонности к придворным интригам. Когда мисс Игар предложили должность няни для императорской семьи, Маргаретта не сразу решилась принять это предложение, не желая брать на себя ответственность по уходу и за новорожденным ребенком, и за двумя другими маленькими детьми. Однако мисс Игар имела большой личный опыт присмотра за младшими сестрами (она сама была из многодетной семьи, где из десяти детей семеро были девочки). Кроме того, до отъезда в Россию она прошла дополнительное обучение по уходу за новорожденными[179]. В России, как оказалось, ей предстояло вести очень закрытый образ жизни. У нее не было возможности встречаться и общаться с другими многочисленными британскими нянями и гувернантками в Санкт-Петербурге. Любые ее поездки с детьми и даже самостоятельные поездки в свободное время строго контролировались царской службой безопасности, и это не позволяло ей ознакомиться с «царскими владениями» за пределами императорской резиденции[180].
2 февраля 1899 года после поездки на поезде из Берлина Маргаретта Игар прибыла в Зимний дворец. Когда она отдохнула с дороги, Александра ознакомила ее с новыми обязанностями. Был день Сретения Господня, и Ольга с Татьяной были одеты в изящные «прозрачные белые кисейные платья, украшенные брюссельскими кружевами, надетые поверх бледно-голубых атласных платьев-чехлов. Их костюмы дополнялись бледно-голубыми поясами и наплечными лентами». «Бесчисленные русские няни и горничные» должны были, конечно же, помогать Маргаретте исполнять ее обязанности. Среди них была квалифицированная няня Мария Вишнякова, которую наняли в мае 1897 года. Великая княгиня Мария Павловна[181] вспоминала, что работники детской в Царском Селе носили униформу, «все в белом, на голове – небольшие шапочки, как у медперсонала, из белого тюля. С одним исключением: две русские няни, которые были крестьянками, были одеты в великолепные народные крестьянские костюмы»[182]. Мария (Мари) и ее брат Дмитрий (дети великого князя Павла Александровича), на несколько лет старше, чем Ольга и Татьяна, были для девочек первыми товарищами по играм из семьи Романовых. Мария вспоминала приятную атмосферу детской, «светлые и просторные комнаты, с кретоновыми занавесками с цветочным узором, и мебелью из полированного лимонного дерева», обстановку, как ей показалось, одновременно «роскоши, но и спокойствия и уюта». После игр наверху детей кормили ранним ужином в детской, а затем отводили вниз, к Николаю и Александре. Они встречали детей, целовали их, «императрица брала у няни свою младшую дочь и держала ее на руках, лежа с ребенком на своем шезлонге». Старшие дети обычно сидели и рассматривали фотоальбомы, «которых там было много, по крайней мере по одному на каждом столике». Все себя чувствовали очень спокойно. Николай вскрывал и читал доставленные ему запечатанные конверты, а Александра передавала по кругу чашки с чаем[183].
