Александр Ширвиндт - Склероз, рассеянный по жизни
Сейчас декларируется необходимость духовности, а вокруг одни силиконовые груди и гелевые губы. Все красивое и надутое, но хочется иметь что-то натуральное! Меня не покидает ощущение, что сегодняшняя жизнь – силиконовая. Сколково – силиконовый сколок Силиконовой долины – построили, надули, после чего стыдливо замолчали. Обожаем новые словечки! Инновации, инновации… Пожуем – и забываем.
Еще говорят о патриотизме. Но патриотизм – это не березка, опята и памятник Тимирязеву. Патриотизм – это в общем-то эмбриональная штука. Человек с рождения пуповиной связан с землей, нацией, родителями, со школой, с кинотеатром и зоопарком, в которые он ходил. Всё это, как бы ты ни метался, все равно в тебе сидит. А сейчас с рождения существует нигилизм.
Вечно молодая, безгранично русская Надежда Бабкина с искусственной косой, навсегда приколотой к тоже искусственному кокошнику, олицетворяет бутафорскую мечту о национальной идее.
Национальную идею судорожно ищут. Боятся быть темными и старомодными. Похерив марксизм-ленинизм, заблудившись между развитым социализмом и социализмом с человеческим лицом, примеряем то китайскую, то шведскую, то американскую модель на свои нечерноземные плечи. Родину нельзя примерять – надо носить, какая есть. Куда бы нас ни швыряло, мы возвращались к родной идеологии. Русская идея – это пиздодуйство (упаси бог спутать с распиздяйством): открытость, искренность, оголтелая широта и родной язык.
Я в жутком подвешенном состоянии. Запретили пить, курить, материться, парковаться. А на днях главный клоун всея Руси с трибуны Думы разрешил совокупляться четыре раза в год. Ну, для меня эта норма давнишняя. А как быть молодежи?
Теперь насчет материться. Отменили четыре основополагающих понятия нашей действительности. Народ онемел. Слава богу, пока не тронули «мудака». Очевидно, потому что «мудак» и «мудрец» – слова однокоренные.
«Чего ты материшься?» – ужасаются некоторые. Да не матерюсь я, а разговариваю на родном языке. Просто надо в совершенстве им владеть.
Покойный Георгий Павлович Менглет был замечательный, необыкновенно артистичный матерщинник. Играя Баяна в «Клопе» или господина Дюруа, он умудрялся разбавлять текст матерком. И ни один зритель не мог заподозрить, что мопассановский герой ругается матом – так это было лихо и чисто.
Конечно, в незнакомых, ханжеских компаниях надо быть осторожным. Сначала проверить степень отторжения слушателя через невинное слово «сука». Если проскочило, то уже идешь дальше.
Времена наступили не самые сладкие. Кризис. При этом сверху идет четкая установка: не сеять панику, не волновать людей понапрасну. Тебе заплатили зарплату в полтора раза меньше, а ты ходи радостный, словно проявил сознательность и накупил гособлигаций. Подобное уже было в нашей истории.
У меня на даче до сих пор хранятся тонны этой валютной макулатуры. Как вещественное доказательство того, что вместе с трудовым народом я внес вклад в строительство социализма. Коммунизм, правда, построить не успел. Страна рухнула. И похоронила под обломками обязательства, которые брала перед гражданами.
Я очень надеюсь на кризис. Мне кажется, он ближе нашему менталитету, чем достаток. Когда настроили плечо в плечо особнячков, наставили у подъездов «хаммеров» – Россия потеряла лицо. А сейчас надо потихонечку возвращаться к частику в томате и сырку «Дружба»… Ведь это было не так давно. И вкусно.
Но ощущение, что кругом жлобье и «сникерсы», неверное. Впервые я это понял, когда хоронили Булата Окуджаву. Он лежал в Вахтанговском театре. Стояла очередь из пришедших попрощаться. Плотная, толстая, до самой Смоленской. И загибалась она где-то на Садовом кольце. Какие замечательные были лица! И я подумал: ведь есть же! Где они прячутся?
Наш народ непобедим. Видел в новостях во время наводнения на Дальнем Востоке: затопленная деревня, вода по крыши, а в амбразуре чердака сидит милая старуха с козой. Подплывает лодка с крепкими ребятами в оранжевых жилетах. Старуха спускает на веревке ведро в лодку, ей кладут туда бюллетень, она поднимает ведро, голосует с козой за местную поселковую администрацию и опускает ведро.
А эти ребята просто герои. Какой-то парень нырял-нырял в 10-градусный разлитый Амур, навынимал каких-то старух и детей, кошек и собак. Потом отряхнулся и пошел сушиться – еле поймали. Он совершенно не предполагал, что его поблагодарят и повезут на ТВ.
* * *Мне, коренному москвичу, проживающему в сталинском небоскребе на Котельнической набережной, хорошо видна с высоты третьего этажа многолетняя, многострадальная свалка в Зарядье. Мне, коренному москвичу, физически больно каждый день лицезреть этот «вырванный зуб» в самом центре родины. И вот закончился пресловутый и модный нынче тендер, и победившие американские зодчие воплотили нашу архитектурную национальную идею.
Потемкинские деревни – физиономия России. Утопии всегда связаны с оптимизмом. Чем шикарнее и пошлее мечта, тем спокойнее на душе. Можно тащить через всю Вселенную перманентно гаснущий олимпийский факел, выбирая маршруты, не загрязненные нищетой и цинизмом, можно непрерывно выбирать «Мисс стриптиз», умиляясь интеллекту участниц, обратно пропорциональному длине ног. Но Зарядье!
Выставка достижений народного хозяйства (ВДНХ) создавалась как наглядное пособие мечты. Советский человек, входя во врата этого рая, сразу натыкался на золотой фонтан «Дружба народов», изобретенный мужем незабвенной Рины Зеленой. И под фонограмму великого Владимира Михайловича Зельдина («И в какой стороне я ни буду…») проникался сладкой сказкой. Над фонтаном парил аромат кавказских шашлыков, перемежающийся запахом прибалтийских миног, на уютных лужайках паслось стадо обаятельных коров с выменем до пят и грустными глазами бальзаковских красавиц, а за ними по-хозяйски наблюдал одинокий бык-производитель. На опытном гектаре останкинского черноземья колосилась двухметровая пшеница, из уютного пруда можно было выловить пятикилограммового осетра с разорванными губами и, насладившись рыбацкой удачей, выпустить обратно до новой экзекуции.
Но Зарядье! Внимательно изучив проект будущего шедевра, несколько удивился компонентам символов российского ландшафта с точки зрения американских зодчих: БОЛОТО, СТЕПЬ, ЛЕС, ТУНДРА, ФИЛАРМОНИЯ. Представляю себе воплощенную идею. Уютное болото, видимо, с прозрачным намеком на события на Болотной площади. Дрессированные, локально летающие комары – чтобы, не дай бог, не перелетели через Кремлевскую стену. Кусок выжженной степи с искусственным суховеем по набережной Москвы-реки, дующим под двусмысленную фонограмму «Степь да степь кругом…». А посреди тундры – уютный филармонический зал с циклом тематических концертов «Мы поедем, мы помчимся на оленях…».
Когда-то мы с покойным Григорием Гориным намертво поругались со своим другом, театральным критиком, одним из инициаторов закладки мемориальных звезд в лужу перед входом в концертный зал «Россия» – буквально запретив замуровать туда нашего друга Андрюшу Миронова. Ну и что? Где «Россия»? На какой свалке валяются эти мемориальные звезды?.. Не пришлось бы и в данном случае нам (конечно, уже не нам, а им) осушать зарядьевское болото, превращая его в привычно дымящийся торфяник, засевать степь кукурузой и отдавать филармонию Гергиеву для расширения его музыкального пространства.
Вспоминается анекдот о проекте строительства тоннеля под Ла-Маншем, когда дебатировались многомиллиардные проекты из Франции, Японии, Америки… Вдруг в оргкомитет приходят два брата и говорят, что готовы прорыть тоннель за 1 миллион долларов.
– Как? – ужасается комиссия.
– Очень просто! Фима начинает рыть от Франции, а я отсюда. В середине мы сходимся.
– Позвольте, а если вы разминетесь?
– Ну так у вас будет два тоннеля за эти деньги!
Может быть, не суетиться и еще немножко подумать самостоятельно (столько ждали), прежде чем осуществлять американскую мечту возле Красной площади?
Сегодня, проезжая мимо глухого забора в Зарядье, стыдливо прикрывающего жуткий пустырь, на котором по-прежнему ничего не возвышается, льщу себя гордой мыслью – а вдруг мой голос кто-нибудь услышит, кто еще слышит, и как-то, может, и приостановит это безумие.
* * *Страшно попасть в разряд брюзжащих стариков, но я многого сегодня не понимаю. Смотрю на своих учеников, у них счастливых браков – раз-два и обчёлся. Вместо этого – беготня. Время такое! Мобильный перезвон заглушает церковные звонницы. Наши потомки, наверное, уже не увидят «Ромео и Джульетту». Если же ее будут продолжать ставить, то Джульетта выбежит голая, а Ромео признается ей, что он гей.
Очень долго в нашей стране секса не было, и дети приносились аистами или находились в капусте. Сейчас у нас отечественная капуста почти не растет, а если какой-нибудь заблудившийся аист принесет на приусадебные 6 соток ребенка, то скорее усыновят аиста.
