Зинаида Фосдик - Воспоминания о Рерихах

09.04.34

О разном

Получили письмо от Гила Боргеса с полным утверждением Пакта их Комитетом — в апреле 1935 года Пакт должен быть признан всей Южной Америкой. Я вызывала по телефону Сутро. Она меня уведомила, что едет в Вашингтон с Рабиновым, который собирается получать огромные деньги за права на свою схему Я сказала ей о нем все, что следует, напомнив, что через пару лет она пожалеет о своей ассоциации с ним. Н.К. был очень недоволен ее легким отношением к большевикам. Они с Юрием уехали утром в Вашингтон.

Н.К. по возвращении от японского консула сообщил, что консул ему сказал о ненужности виз, ибо у них французские паспорта.

Катрин была у меня в кабинете, сказала, что пожертвовала бы иконы для Часовни Св. Сергия, если бы знала, что вся комната не будет разбираться и все дары не исчезнут. Я рассказала Н.К. Он сейчас же пошел со мной наверх в кабинет Енты, сказал ей, что во всем нужен порядок, что все будет записано, под контролем, ибо где порядок, там и ясность. Затем сказал, что раз нет употребления комнатам Енты — ее трем кабинетам, то их нужно разобрать (ибо он там ни разу не был), а ковер, стол и шкапик оттуда временно употребить для Часовни; стулья, танки Светика надо отнести на 25-й этаж.

Н.К. понимает и скорбит, ибо Катрин права в своем неверии в то, что пожертвования у нас вообще существуют, а не исчезают. Говорил, что Тарухан не имел права увезти к себе икону св. Сергия, а должен был перед нами протестовать против разрушения комнаты Св. Сергия, и мы все, умолчавшие об этом, виноваты. Недаром столько несчастий свалилось на нас. Опять Н.К. говорил, что он [Тарухан] для него «лакированный» — все себе на уме со своими Чураевками.

Жаль, что у Пор[умы] и Логвана «окисление» к Катрин — что-то, видно, произошло в их письмах с Ентой.

Затем Н.К. при мне и Нуце (для него) говорил о смешках и шутках, что это надо прекратить, что он это укажет Логв[ану], ибо за ним это водится. <…>

Обложка сборника «Знамя Преподобного Сергия Радонежского»

У меня днем был на чае Завада (японский консул) с женой. Говорила с ними о Н.К. — мировом лидере, что о нем говорил Метерлинк, о значении Японии и России в будущем. Они меня поняли. Дала им несколько индусских журналов, про которые консул сказал, что пошлет в Министерство иностранных дел.

Затем подошел Н.К., показал им Часовню (они — христиане), очень хорошо ее приняли. Н.К. сказал, что, если будут какие-либо особые события в 1936 году, надо напоминать тотчас же, что этот год был предсказан, 1936 год все несет. Именно, необходимо указывать на это людям.

Получили дикое письмо от Ачаира[286] — страшно подумать, к каким издерганным русским едет Н.К., как они его будут мучить. Вот именно отряд сумасшедших, как говорит Н.К. Простые солдаты больше поймут его, нежели высокие интеллигенты, — каким опасностям они будут подвержены!

Вечером у меня в кабинете Пор[ума] принесла памфлет R[oerich] S[ociety]. Начала [с] Музея картин Н.К., а кончила кухонькой и апартаментами. Я и сказала об этом потом Н.К. Он говорит, что это «остатки отеля»: как когда-то говорили, что отель — это самое главное, без него не прожить! Все же это очень тягостно Н.К.

Говорила Н.К. о Енте, как она внесла не мир, а раздор. Н.К. много знает сам. <…> Вечером Фр[ансис] звонила, но нового ничего нет, ибо она увидит Друга завтра утром, а Юрий ужинал с Райерсоном.

Вечером у нас [в комнате] Н.К. сказал, чтобы мы потушили свет и сели вокруг стола. Мама увидела тринадцать видений! Из них много предупреждений о слежке и опасности для Н.К. Стуки в столе и повсюду, большое нагнетение энергии. Нуця ночует с Н.К., пока Юрия нет.

10.04.34

<…> Н.К. читал письма, пришедшие от Ачаираи В.К. Нудные интеллигенты, очень боюсь, что будут мучить Н.К. канительными вопросами! Так бы хотелось его оградить и охранить! У него утром было большое беспокойство.

Нуце пришла мысль ехать вместе с Н.К. для его охраны. Когда Фр[ансис] вызвала [позвонив] из Вашингтона, чтобы сообщить, что все идет хорошо, я ей сказала, чтоб она поговорила с Другом о том, можно ли включить Нуцю в экспедицию, но она была не за это. Тогда я предложила Н.К. поговорить с Катрин и попросить у нее денег в качестве займа. Н.К. одобрил, но сказал, чтобы об этом никто не знал — как я буду проводить эту идею в жизнь. Увидим! Н.К. предлагает дать 300$ от картины [проданной] Голтам, я дам скопленные 100$ (на сенную лихорадку), и если достану еще 600$, все будет хорошо. <…>

Днем были Таня и Тарухан. Н.К. определенно считает его «лакированным» — он вдруг заявил, что Ачаир — розенкрейцер, а мне три года об этом ни слова. Днем Н.К. наносил визиты, вечером говорил, как он благодарен врагам своим за школу жизни. Когда его назначили в секретари Общества Поощрения, председатель совета граф Сюзор ему начал говорить длинные цифры, потом сказал про смету, а потом сказал: «А теперь действуйте». Н.К. говорит: «А как же?» Тот отвечает: «А мне какое дело, я вам все сказал». Н.К. говорит: «Вы повторите хотя бы». А тот: «Я не привык повторять». Тут Н.К. должен был усесться и припомнить. Жил он как на военном положении и теперь благодарен за пройденную школу!

Вечером мы выбирали картины для японцев. Затем они приехали из Вашингтона: все хорошо. Юрий прошел все технические детали, получил деньги за продовольствие вперед, жалование же идет помесячно. Франсис говорила о Рабин[ове] и Лад[ен-]Ла, чтобы принять насчет его меры. Н.К. меня дразнит, спрашивая, кто поедет — я или Нуця.

11.04.34

Н.К. сошел ко мне в кабинет и сказал, что он определенно почувствовал, что до конца реорганизации Нуця не может уехать — он ведь подписывался повсюду с Луисом — выйдет, будто это бегство какое-то. Так что я с Катрин не говорила. Получили хорошее письмо от И.А.Кириллова, и Н.К. продиктовал мне ответ — тот уже почти собрал всю книгу о Сибири.

Очень Н.К. озабочен чем-то. Пришли письма — от Е.И. общее письмо нам; чудно она хвалит Логв[ана] за его борьбу и победу Н.К. уехал на ланч (400 человек, на нем были Сайто и Завада). Приехав обратно, одобрил достройку колонн в Часовне Св. Сергия, побыл немного внизу, но больше встречался с людьми. Понравились ему Врионидесы. Я потом им показывала картины. Они говорили про греческий собор и желательность иметь в нем картину Рериха.

Была у Н.К. с Франсис в ее кабинете, он говорил, что Друг должен понять: решения в самом малом зависят от их приложения к Великому Плану — так и мы должны поступать. Затем он опять говорил о великодушии, о том, что надо проявлять его, не ожидая этого от других, но именно начиная с себя. Он, безусловно, святой!