Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

– Рассказывайте! Ведь вы же все видели? Участвовали в деле?

– Так точно, ваше сиятельство!.. И ваш сын, граф Михаил Петрович, во главе батальона славно атаковал турецкий ретраншемент около деревни Попешти.

– А на карте где это? – Румянцев явно подобрел, услышав о сыне добрые слова. – Ну-ка, покажите…

Капитан, почувствовавший, что наконец-то он нашел нужный тон в разговоре с фельдмаршалом, осмелел и бойко стал рассказывать:

– 19 октября турки перешли реку Аргис и по правому берегу речки Сабор двинулись вверх по течению для того, чтобы прорваться в Бухарест. Небольшие отряды стали показываться на нашем берегу. Примерно вот здесь, недалеко от деревни Добрини, турки раскинули свой лагерь. А передовые наши посты внимательно за их действиями следили. Так что мы знали обо всех их замыслах. – Капитан увлекся, смело показывал на карте места боев, рассказывал о совсем недавно пережитом.

Румянцев, глядя на Швейковского, представлял его в бою, под градом пуль и снарядов. По давнему обычаю, курьерами посылали всегда отличившихся офицеров, расторопных, смелых, отважных.

– Утром 20 октября обер-квартирмейстер Гандвих известил генерала Эссена о начавшемся движении турок к Бухаресту, – продолжал курьер.

– А численность неприятеля?

– Если судить по палаткам и количеству коней, то силы неприятеля наши передовые посты определили в тридцать – сорок тысяч кавалерии и в семь-восемь тысяч пехоты. Вел этот отряд сераскир Эмир-Махмет. Как утверждали пленные, он сверг Муссун-оглы и добился силой своего назначения на командный пост.

Румянцев одобрительно посмотрел на осмелевшего капитана.

– Покажите на карте, как были расставлены войска генерала Эссена.

– Узнав, что турки, подойдя к деревне Попешти, в шести верстах от нашего расположения, начали возводить ретраншемент, наш генерал построил войска в три каре. Левый фланг, которым он командовал сам, чуть ли не касался монастыря Вокарешти, в центре был отряд Игельстрома, а правый возглавлял князь Долгоруков.

– А куда девался Гудович? – поинтересовался Румянцев.

– Отряд генерала Гудовича расположился в предместьях Бухареста, недалеко от монастыря Котрачани, чуть сзади и правее каре Долгорукова.

– Нужно было немедленно атаковать турок, пока не закончили они возведение ретраншемента, – нетерпеливо заговорил Румянцев.

– Так, ваше сиятельство, наш генерал и приказал. Мы немедленно пошли вперед, получив известие, что отряд генерала Текелли уже стоит в тылу неприятеля и ждет нашего сигнала, затаившись в густом кустарнике.

– Вот молодцы! – одобрил Румянцев.

– Фронтальная атака и удар с тыла отряда Текелли опрокинули неприятеля. Но в это время значительная часть турецкой кавалерии вновь перешла на левый берег Дымбовицы – вот здесь, недалеко от Лакоцель, есть брод – и устремилась к Бухаресту. Наверное, турки знали, что там мы оставили наш обоз… Но мы вовремя заметили этот маневр, и князь Долгоруков выслал навстречу подполковника Кантемира с легкими войсками и пятью эскадронами кавалерии. Но совершенно ясно было, что такой малой силой не остановить трехтысячную турецкую кавалерию. И тогда наш генерал послал отряд Гудовича. Тот пушечным огнем сбил неприятеля с марша. А подполковник Кантемир, возобновив атаку на неприятеля, заставил его уйти на ту сторону речки. И только тогда мы снова двинулись на укрепления неприятеля. Турки бросили свою конницу на каре Долгорукова, но, встреченная пушечным огнем, она откатилась назад, потеряв часть своих людей. Каре Игельстрома и князя Трубецкого открыли пушечную пальбу, сопротивление турок ослабевало, и, наконец, с левого фланга ударил отряд подполковника Кантемира, тоже перешедший вброд реку Дымбовицу и неожиданно появившийся в тылу неприятеля. Турки, выбитые из укреплений, побежали. Не раз они еще огрызались, переходя в атаку на преследовавшую их конную бригаду Панина. Но тут с тыла напал на них генерал Текелли и окончательно привел их в замешательство. Восемь верст гнались за ними, но наступившая ночь помешала преследованию…

– Ну и что же? – Румянцев снова нахмурился.

– Отряды князя Долгорукова и Игельстрома продолжают преследовать неприятеля, побежавшего к Журже. А генерал Эссен поведет весь корпус вслед за ними.

– Вот сейчас самое время взять Журжу, укрепиться там и спокойно переходить на зимние квартиры. Без Журжи не будет нам никакой передышки. А пора уж… Столько помотались наши войска в эту кампанию. Спасибо, подполковник Швей-ковский.

– Капитан, ваше сиятельство, – поправил капитан.

– Ну, мне лучше знать, господин подполковник, в каком вы чине. Генерал Ступишин оформит производство и направит в Военную коллегию.

Ступишин и Швейковский ушли, а Румянцев еще долго всматривался в карту военных действий, где так стремительно разворачивались победные для русской армии события.

Все последующие дни октября курьеры привозили победные вести.

Легкие войска подполковника Кантемира, преследуя неприятеля, подошли к Журже. Заметив растерянность неприятеля, командир действовал решительно и смело. С рассветом 24 октября он вошел в первый наружный ретраншемент и, встретив лишь слабое сопротивление подавленного неприятеля, стремительно ворвался во второй. Захватили замок и самую крепость и открыли пушечную стрельбу по неприятелю, скопившемуся на острове. Затем по подъемному мосту русские ворвались на остров и пошли на лагерь неприятеля. Конница турок попыталась отбить наступление, но безуспешно. Стремительный натиск наших войск обратил их в бегство, а большая часть пехоты, попытавшаяся переправиться вплавь, скрылась в осенней пучине Дуная.

Радовали вести и от Вейсмана и Милорадовича. После разгрома неприятеля под Тульчей и короткого отдыха Вейсман устремился со своим отрядом на Бабадаг, против армии великого визиря. На рассвете 21 октября, пройдя семиверстное дефиле, которое оказалось без охраны, Вейсман разбил небольшой заградительный отряд турок. От захваченных в плен узнал, что верховный визирь с сорокатысячной армией по-прежнему стоит лагерем под Бабадагом. Больше чем в десять раз превышали силы турок. Но отважный Вейсман ничуть не усомнился в своей победе. «Решившись уже на сие важное предприятие, не помышлял я о сравнении числа войск наших с числом неприятеля, но уповал на храбрость солдат и ревность моих подчиненных офицеров, – писал Вейсман в донесении 31 октября фельдмаршалу Румянцеву. – А дабы не дать медленностию времени визирю или встретить себя, или обозреть мои силы, поспешал я с крайнею возможностию. Должен признаться я Вашему сиятельству, что лестно было мне видеть ревность идущего со мною войска, соответствующую прямо Вашим высоким намерениям; ибо я видел, что всякий шел с тем, чтобы или остаться там на месте, или победить. А сие самое уже и предвещало мне победу, замечая, что не число, а твердость духа и добрая воля торжествует».