Валентин Лесков - Сталин и заговор Тухачевского

Эти враги народа пойманы с поличным. Под тяжестью неопровержимых фактов они сознались в своем предательстве, вредительстве и шпионаже.. Враги просчитались. Не дождаться им поражения Красной Армии. Красная Армия была и остается непобедимой. Мировой фашизм и на этот раз узнает, что его верные агенты гамарники и тухачевские, якиры и уборевичи и прочая предательская падаль, лакейски служившая капитализму, стерты с лица земли, и память о них будет проклята и забыта». («Красная Звезда». 14 июня 1937, с. 1.)

Не следует так уж поражаться этой фразеологии. Она была, во-первых, в духе времени, во-вторых, ее породили чрезвычайные обстоятельства.

Да и откуда было браться хорошим нравам?! Все отношения в стране и партии при Сталине выросли из предыдущей эпохи — эпохи мировой и Гражданской войн, со страшной экономической разрухой, голодом, эпидемиями, вшами, отсутствием топлива, разграблением помещичьих имений, разрушением трудовой дисциплины, анархией, всеобщим озверением и безработицей, когда главным аргументом во всех спорах были маузер и отборная матерная брань, да еще ссылки на царя-батюшку или на Ленина с Троцким.

Только в последнее время, под влиянием требований выдать документы, так как «реабилитации» Хрущева очень у многих не вызывают доверия, стало появляться кое-что, и по части документов, и по части воспоминаний.

Несколько страниц воспоминаний генерал-лейтенанта в отставке К. Полищука принадлежат к числу интереснейших и ценнейших, хотя они и окрашены политическим настроем вполне своеобразным. Дело в том, что автор стоит на позициях антисталинизма — «правого» или троцкистского, надо думать, плана.

Фигура автора очень колоритна! И жаль, очень жаль, что он не выпустил книги своих мемуаров, которые мог бы, конечно, как Хрущев, продиктовать. К. Полищук дожил до самого преклонного возраста (в 1990 г. ему было 93 года!). Родом из крестьян. Член партии с 1916 г. Участник Гражданской войны. В 1937 г. — начальник и комиссар Электротехнической академии РККА, позже именовавшейся Военной академией связи. (Следовательно, высшим шефом для него по должности являлся нарком связи А. Рыков!) В 1937 г. среди многих прочих «сел» и находился в заключении по 1943 год. Потом был выпущен, работал в закрытом авиационном КБ и многие годы преподавал.

Необходимо дать эту маленькую справку, чтобы понять, каким образом автор мог очутиться на закрытом заседании РВС СССР, где разбирались важнейшие вопросы, и каково было там его собственное положение.

А теперь приведем наиболее важные фрагменты воспоминаний, опустив лишь второстепенные детали, не имеющие для нашей темы большого значения. Сначала, в порядке реминисценции, Полищук вспоминает о процессе Промпартии (Рамзин) и троцкистского Центра (1937). И делает при этом следующее злобное и голословное замечание: «При этом не было засвидетельствовано ни одного конкретного случая вредительства. Процессы носили явно театральный характер с игрой на публику, на возбуждение кровавых эмоций. Они достигали своих целей». (Заседание РВС 1-3 июня 1937 года. Свидетельство очевидца. — «Знание-сила». 1990, № 5, с. 27.)

Подготовив таким образом читателя, Полищук переходит к Тухачевскому и его коллегам, к рассказу о роковом заседании РВС. Он не скрывает, что накануне заседания в Академии, которой он руководил, шла бешеная борьба: слушатели и преподаватели писали друг на друга заявления, изобличая фракционных и личных недругов в предательских делах.

«Одно за другим шли партсобрания, на которых рассматривались дела об исключении из партии либо тех, над которыми висел меч, либо тех, на которых он уже опустился. В последних случаях парторганизации сообщалось, что такой-то изобличен как враг народа и арестован, следовало единогласное решение об исключении.

Все наши частные события шли на фоне громких всенародных процессов «троцкистских блоков», сначала Каменева-Зиновьева, а затем Пятакова-Радека». (С. 28.)

Здание РВС, где происходили всегда совещания, находилось на ул. Фрунзе. Сюда в день рокового заседания предварительно собрали его участников — командующих войсками, начальников центральных управлений и академий, избранных командиров соединений. Все они брали разложенные на столах сотрудниками секретариата Ворошилова Смородиновым, Хмельницким и Штерном протоколы следственных показаний Тухачевского и его товарищей, отпечатанные на машинках и подписанные обвиняемыми, и начинали читать их. Протоколы представляли собой краткое извлечение и строились в виде ответов на вопросы: 1) Какова цель преступного заговора, в котором вы участвовали? 2) Кто вас завербовал, при каких обстоятельствах? 3) Какие преступные задания вы выполняли? 4) Какие шпионские сведения передавали иностранной разведке, сколько денег получили за это? 5) Кого сами завербовали, при каких обстоятельствах?

Ответы следовали краткие и стереотипные. Тухачевский, в частности, показывал, что передавал фашистской разведке чертежи и документацию новых образцов танков, самолетов, ракетного оружия и другой техники и направлял конструкторские исследования на заведомо бесперспективный путь. Фельдман указывал, что его вербовали трижды: сначала в Германии, затем в троцкистскую организацию — Гамарник и в военную — Тухачевский, что он среди многих завербовал своего бывшего заместителя Тодорского, ныне начальника Управления академий, и заместителя командующего войск Ленинградского военного округа Гарькавого, что он передавал немецкой разведке данные о командных кадрах РККА, передавал мобилизационные планы и занимался саботажнической работой по части организации частей и соединений. Уборевич заявил, что его завербовали дважды: сначала Тухачевский, затем — немецкая разведка во время пребывания в Германии, что он за деньги продавал сведения о положении в собственном округе, намеренно плохо обучал войска, создавал неэффективный укрепленный район на границе, составил план сдачи округа врагу при начале военных действий, что он завербовал многих подчиненных, в том числе и бывшего начальника своего штаба К. Мерецкова, только что вернувшегося из Испании. Эти протоколы повергали в шок!

«Всегда бодрый, доброжелательный, общительный Тодорский был смертельно бледен, неподвижен и безмолвен. Ни он, ни кто-нибудь из его друзей не сказал ни слова. (Разве так ведут себя невиновные люди? — В.Л.) Все угрюмо молчали, старались не глядеть друг на друга. Обстановка могильная». (С. 29.)

С таким настроением все отправились на заседание в Кремль. Заседали в Свердловском зале ВЦИК СССР. Всего собралось не более 100 человек — генеральские и адмиральские верхи, политические и технические руководители, члены Политбюро.