Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

— Ну и задачу ты мне задал — не мог, что ли, подобрать случай полегче?

— Володька, я верю в тебя и поэтому выбрал случай потяжелей, — тоже подмигнув.

Мы говорили по-русски, нас не понимали.

Операция шла четыре часа, я зашил рану, наложил повязку и пошел с Милошем отдыхать в его кабинет. Пропотел я сильно, потерял много влаги, принял душ, а потом расслабленно сидел и жадно пил холодное немецкое пиво, обсуждая с Милошем операцию. Подошло время обеда, он повел меня на верхний этаж:

— Володька, пойдем на mittagessen (еда в середине дня — обед).

Там за длинным столом сидели все сотрудники клиники — врачи, сестры и санитарки.

— У нас традиция — мы всегда обедаем все вместе, — объяснил Милош.

Каждый сказал другому: «Guten appetite». Всем подали одни и те же блюда с обязательной для немцев их любимой вареной картошкой. Ели все молча — за едой разговаривать не полагается. Я подумал: «Хорошо бы ввести традицию обшей еды в моей новой клинике — общий стол сближает людей. Только нигде в России я такого не видел — как советская власть людей ни приучала, но чувства общей дисциплины у них все равно нет; общий стол вряд ли привьется».

Закончили обед, я сказал Милошу:

— Очень мне понравилась ваша традиция есть вместе.

— Знаешь, Володька, это нас всех очень сближает.

— Я понимаю. Когда-то я даже написал стихи именно на тему сближения людей столом:

Сколько дружбу ни ищи ты,Но как следует сближатьМогут только стол накрытыйИ — раскрытая кровать.

Милош с громким хохотом стал говорить что-то для всех по-немецки. Мужчины загоготали, а молодые женщины зарделись, особенно старшая сестра. Милош подтолкнул меня, указывая на нее:

— Это моя любовница. Знаешь, что я им сказал? — я сказал: наш русский хирург еще и поэт и перевел твои стихи. А потом добавил: пока еще у нас нет традиции общей кровати, но мы должны подумать об этом твоем поэтическом наблюдении.

Грейфевальд — город маленький, около пятидесяти тысяч населения, основан в 1250 году на берегу Балтийского моря. Весь он до сих пор обнесен древней стеной. В 1456 году в нем образовали один из старейших университетов Европы, теперь университету было уже более пятисот лет, но старые традиции все поддерживались. Город — в основном это университетский центр. И это единственный немецкий город, который не пострадал от последней войны, потому что командир немецкого гарнизона сдал его Советской армии без боя.

У Милоша хорошая трехкомнатная квартира в профессорском доме, там я отдал ему часы и браслет, а он вручил мне деньги — вместе у меня получилась громадная сумма — более 3000 долларов, которую мне предстояло потратить.

Вечером меня пригласили на выступление и банкет профессора медицинского факультета.

— Милош, о чем мне им говорить?

— Ты первый советский профессор в Грейфевальде, они просят, чтобы ты рассказал им о советско-немецкой дружбе.

— Слушай, это же не дружба, а навязанное обеим странам политическое притворство. Мы, советские, не можем забыть, какое горе и разруху принесли нам немцы в последнюю войну, а Восточная Германия живет под советской оккупацией и боится и ненавидит нас.

— Это верно; но знаешь, что такое средний немецкий профессор? Это тугодум, который ничего не хочет понимать за пределами своей профессии. Политики говорят им о дружбе, и они твердят за ними об этом, как попугаи. Говори, что хочешь — я переведу и добавлю.

В клубе сидело около тридцати полноватых пожилых мужчин респектабельного вида. Милош был там свой человек, работал с ними уже несколько лет. Я сказал:

— Уважаемые товарищи профессора, я рад побывать в вашем красивом древнем городе и благодарю вас за внимание ко мне. Я отношу это внимание ко всем советским докторам.

Милош перевел и что-то еще добавил, немцы вежливо зааплодировали.

— Теперь нас с тобой приглашают на банкет.

В специальном зале стоял длинный полированный стол, вокруг красивые кресла и против каждого кресла — одна бутылка чешского пльзеньского пива с большой стеклянной кружкой. Все чинно уселись, наполнили кружки и стали важно пить почти в полной тишине. Это и был банкет. После привычки к нашему широкому русскому раздолью за столом мне все казалось странным. Но через полчаса это окончилось.

— Что, не понравился немецкий банкет? — улыбнулся Милош. — Тогда поедем в ресторан, познакомимся с девушками, потанцуем и погуляем. Немки красивые и совсем не строгие.

О, это другое дело!

Впечатления от Германии (бытовая культура)

Я не любил немцев за черты их национального характера — высокомерие, надменность и заносчивость. Эти черты слились вместе в их типичном бюргерском образе. И в конце концов они воплотились в идею арийского превосходства — флаг воинствующего фашизма. Да, немцы создали высокую культуру и прогрессивную науку, которая господствовала в Европе в XIX веке: Гёте, Шиллер, Бах, Кант, Гегель, Шопенгауэр; и онемечившиеся гении — Бетховен (голландского происхождения), Мендельсон, Маркс и Гейне (еврейского происхождения) были основными силами развития европейской культуры. Но сущность немецкого характера выражали не они и не ими гордятся благополучные бюргеры с заплывшими жиром мозгами. Те гении культуры ужаснулись бы, узнав, во что превратился их народ. Немецкие бюргеры культивировали и поддерживали Гитлера и принесли много горя Европе и всему миру. Но сама Германия — прекрасная страна, удобная для жизни. Бытовая культура немцев высокая — жить для себя немцы умеют (в отличие от русских, которые никогда не умели наладить свою жизнь).

С такими приблизительно мыслями я гулял утром по улицам древнего Грейфевальда и невольно все сравнивал с советской Россией не в ее пользу. Я любовался готической архитектурой, башнями кирх, центральной площадью с многовековой традицией рынка. И я прилипал к витринам магазинов — надо было выполнить заказы Ирины и накупить много вещей. В том маленьком немецком городке витрины были и богаче, и красивей московских. Это тоже черта бытовой культуры жизни немцев, и тоже выше нашей.

Я пришел в клинику сделать перевязку своему больному. Меня уже ждал журналист Горст Голдшмидт с фотографом, из популярного иллюстрированного журнала «Die Freie Welt». Голдшмидт говорил по-русски:

— Господин профессор, меня прислали, чтобы я написал статью о вас и вашей операции.

Этого я никак не ожидал. В Москве я делал такие операции уже три года, и никакой публикации в прессе об этом не было.

С журналистской настойчивостью Голдшмидт забросал меня вопросами: когда вы изобрели искусственный локтевой сустав? Сколько сделали таких операций до этой? В каком чемодане вы привезли сустав сюда?