Людмила Гурченко - Аплодисменты

Так роль Эмилии Марти «пошла по ниточкам» плестись с той самой восьмидесятичетырехлетней женщиной, пожелавшей стать шестидесятилетней!

Сейчас картина в съемочном периоде. Я смотрю вокруг и вижу только пожилых и старых людей. И опять фигура моего папы, чем дальше летит время, тем вырастает все крупнее и весомее. Как же он трагически расставался со своей бурной силой. Сначала ее безжалостно разбрасывал. А потом дрожал над остатками, терпел и не расходовал себя. И… опять буйствовал — не мог представить, что это происходит с ним, именно с ним. В шестьдесят пять лет полез в дружескую схватку с сыном своего друга — двадцатилетним парнем. Ни я, ни мама не могли его остановить. Он задыхался и пыхтел, ругался и призывал всех богов. И уложил все-таки растерявшегося парнишку «на лупаты», но сказал маме: «Ето, Лель, усе. Мне вже блин. Старысть, дочурка, ето когда человек аккынчательно выдохсь… и вже никакими средствами. Старысть — ето усталысть». И опять сидел перед зеркалом, изучал себя, водрузив на нос очки, и свои и мамины.

— А Лели — ей хоп хрен по диревни, рази ж я у пятьдесят лет во так во себя довев?! У ней же самой, щитай, почти што чистых сто кило, мамыньки радныи.

Действительно, мама — ни в одно зеркало, никаких возрастных переживаний, причитаний. Ее «это» словно и не коснулось. Папа же так искал свой эликсир, желанный рецепт молодости, что моя роль трехсотлетней героини опять с невероятной силой вернула меня к папе. Когда мама читала сценарий, она говорила: «Вот бы нашему папе такой рецептик… Да он бы за такое дело уж точно с церкви спрыгнул».

Сейчас меня интересует время от послеполудня до вечера. Сумерки. Замечательно красивое слово су-мерки. Си-рень. Мамина любимая сирень. Сиреневый бульвар, сиреневые сумерки. И быть в сумеречном возрасте совсем не обидно. Это время, к которому я приближаюсь… Да нет, я уже в нем. Рассвет и закат. Дети и старики. Старики! Как я люблю вас! Раньше я об этом не задумывалась, это было так естественно — старый человек. Это несправедливо! Это больно и обидно! Как прийти к согласию с внутренним протестом? Ведь так я не сыграю роли. Надо смириться с неизбежностью. А как с этим смириться, когда такой разгул природы, как мой отец, пришел к закату. Я прослеживаю в памяти, как он перестраивался к «вечеру», я вспоминаю его пестрые сумерки и вижу, что в конце жизни он стал мудрым, выдержанным, терпеливым. Все эти качества абсолютно отсутствовали в его «утре» и «слепом жарком дне». Значит в «вечере» есть прелесть. И он неизбежен. А значит, в конце картины это надо донести до зрителя:

Да, старость неизбежна, ну и что ж?Осталась грусть, но страха больше нет.Хоть спета наша песня, но затоЧем тише, тем бесстрашнее куплет!Смотри, смотри на этот мир,до опьяненья, до восторга!Смотри, смотри на этот мир!Смотри, он твой, и он ничей!Когда пора уйти, уходим, как ни горько,но лишь запомнив все до мелочей!Смотри, смотри на этот мир!До опьяненья, до восторга!

Одна редкая, очень мудрая и прекрасная женщина накануне своего восьмидесятилетия сказала: «Знаете, я себя все время проверяю, что я еще могу, а чего уже, увы, нет». Как суметь почувствовать точное мгновение, когда мучительные «правды» необходимо облекать в простые трезвые слова. К этому время подводит каждую женщину. Моей героине триста тридцать восемь лет! За эти годы она переезжала из страны в страну, меняла имена и национальности. Она родилась гречанкой Элиной Макропулос на острове Крит. Шестнадцатилетней девушкой приняла эликсир своего отца, лейб-медика Макропулоса — средство, чтобы прожить триста лет, не старея! За эти времена она была и Эльзой Мюллер, и Екатериной Мышкиной, и Эллен Мак-Грегор, и цыганкой Эугенией Монтес, и «еще черт знает кем… Ну согласитесь, нельзя же под одним именем прожить триста лет!!!» — признается она.

Большая костюмерная телевидения. Я слышу, как между собой переговариваются старушки. Я не дышу, так мне интересно.

— Взяла с собой бриллианты и жемчуг на съемку, так меня сделали дворником. С моим-то лицом… Этот режиссер никогда ничего путного не поставит… А на Свердловской студии я была фрейлиной. Режиссер сходил с ума от моего профиля… А этот… да разве он видел настоящую интеллигенцию? Да ему элементарно недостает культуры отношений… Меня сделать дворником! Ах, если бы это мог слышать мой покойный Прокоп Алдакимыч…

— Какие у вас хорошие ноги, совсем без мозолей!

— Да, ноги лучше, чем лицо…

— А у меня наоборот, вы не находите? Разве теперь врачи? Вот раньше были врачи. У меня дочь и последний муж тоже были врачами, так что я кое-что повидала…

— А я из-за зуба болела пятнадцать лет. Говорят, что после гриппа… тройничный нерв, представьте себе…

— Нет, я к врачам не ходок!

— А вам сколько?

— А как вы думаете?

— Ну-у-у… лет… шестьдесят пять…

— Х-ха-ха-ха-ха-ха, — рассмеялась моя пожилая леди и громко крикнула: — Мне восемьдесят четыре!!!

Точно так же я отвечу на этот вопрос в картине.

Эти женщины особой закалки. Они даже друг перед другом не смеют показать своей усталости и возраста. Эти кокетливые старушки — профессиональные артистки массовых сцен. Многих встречаешь из картины в картину, в телевизионных фильмах. Они терпеливы и собраны. Поражаешься, откуда это у семидесятивосьмидесятилетних людей? Любовь к жизни, к искусству, к кино?!

Я вижу, как с возрастом жизнь теряет свои первоначальные краски и пестроту. Любишь только пастельные тона. А потом вдруг наваливается очень бурная, пестрая осень. «Еще листва, но это осень, осень», — поет Эмилия Марти. А потом вдруг все вокруг постепенно приобретает все более серые и мрачные тона. Как же героиня переносит свое внутреннее увядание? Ведь от своего долголетия Эмилия Марти получает удары-открытия. Молодая героиня Кристина поражена феерической виртуозностью и мастерством Эмилии Марти. Но она первая замечает, что актрисе на сцене «как-то… скучно… холодно». И циник Прус, на близость с которым Эмилия Марти решилась ради того, чтобы заполучить рецепт молодости, выносит ей приговор: «Я будто мертвую обнимал… я вообще не уверен, женщина ли вы…»

Придя в поисках рецепта в дом, где она, будучи Элен Мак-Грегор, лет восемьдесят назад испытала самую большую любовь в жизни к некоему Пепе, от которого у нее был сын — Грегор, она встречает в молодом человеке, Альберте Мак-Грегоре (с которым тут же по привычке готова завести любовную интрижку), своего правнука!

Она прабабушка! На сцене ей холодно и скучно! В любви она мертва! Вот расплата за долголетие. Значит, кокетство, женственность, влюбленность, чувственность — проявления актерские, чисто внешние, отработанные.