Борис Тихомолов - Романтика неба

Но вот Анатолий начал описывать разгром фашистских войск под Курском. Слушатели ошеломлены, они не верят, не верят. Сломить такую силу?! Нет, это невозможно!

В свою очередь был удивлен Алексеев.

— А вы что — не слышали про это?

Нет, они не слышали. Война была где-то далеко, и отсюда доходили только рассказы о ней, да и то от фашистов.

— Тогда вот что я скажу вам, — с ноткой обиды в голосе сказал Анатолий. — Наши на днях овладели Таманским полуостровом, и сейчас войска Толбухина подходят к Перекопу. Вот! А вы говорите: «Под Москвой!..»

Славные ребята

Наш первый боевой был с приключениями. Отбомбившись и перейдя линию фронта, мы снизились и пошли у самой земли. И тут к нам привязался истребитель. Его заметил Алпетян.

— Товарищ командир! Справа, сзади, чуть выше нас идет какой-то самолет!

Оборачиваюсь, смотрю: вроде что-то маячит.

— Может, наш, — говорю. — Я отверну чуть-чуть, а ты посмотри на его поведение.

Отвернул.

— Идет за нами, товарищ командир!

— Гм! Отверну еще.

— Опять идет!.. Двухкилевой.

— Ага! Так. «Мессершмитт», наверное, «Ме-110». У него ведь есть еще и турельный пулемет. Наш или не наш, давай-ка уйдем от него! — И резко клюнул к земле. И вовремя! Он открыл огонь. Огненные черточки прочертили ночь и веером прошли над нами.

— А-а-а, — закричал Алпетян и затукал из своего крупнокалиберного: тук-тук-тук!..

И сразу стало суматошно. Задрожал самолет, в кабину потянуло гарью, и огненные блики засверкали в ночи.

Рррррах! Ррррах! Ррррах! — это Алпетян дал три короткие очереди из скорострельного «ШКАСа».

И все стихло. И снова темь, будто никто и не стрелял. Только гарь пороховая висела в кабине.

— Ну как, Алпетян?

— Да кто его знает, товарищ командир: как говорится — попал, да не упал.

— Ну-ну, тогда смотри за воздухом.

— Смотрю, товарищ командир!

Ночью бреющим идти опасно: кто знает, какая здесь местность! А вышка или деревья! Врежешься еще. Набрал высоту метров сто. И опять Алпетян:

— Товарищ командир! Вижу самолет. Сзади слева, чуть выше нас.

Вот гад, привязался! Вглядываюсь в темноту. Ничего не вижу.

— Ну, где он, Алпетян?

— Идет нашим курсом. Догоняет!

Гм! Догоняет. Конечно, скорость у «мессера» больше, чем у нас, но… потерял он наш самолет или хитрит? Может, хочет открыть огонь из турельного пулемета? Вряд ли. Какой смысл? Уж если бить, так носовыми: у него там целый арсенал — пушки, пулеметы. Что-то тут не так. Скорее всего он нас не видит!..

— Товарищ командир! Давайте подпустим его, и я сделаю ему снизу харакири!

— Харакири? Давай!

Ухожу немного вниз, смотрю назад. Мне виден силуэт, но неясно. Он нагоняет нас. Ага, теперь вижу — двухкилевой! Значит, все тот же!..

— Как у тебя, Алпетян?

— Я готов! Пусть подойдет поближе…

Я весь в напряжении. Сейчас разразится огонь, и все будет кончено… Неотрывно смотрю назад. Силуэт ближе. Мне видно пламя выхлопа из-под брюха самолета. Из-под брюха?! Почему из-под брюха? У «мессера» пламя с боков!..

У меня екнуло сердце: «Это не «мессер», а Б-25! Наш самолет!..».

В тот же миг Алпетян:

— Товарищ командир!..

— Отставить! — кричу я. — Не стрелять! Это Б-25!

— Вот и я хотел сказать… — Алпетян сконфужен не меньше меня. — И откуда его черти поднесли?! Уф-ф!.. Было бы «харакири»!..

Краснюков добродушно смеется:

— Бывает! — и дает новый курс.

Лечу совершенно разбитый. На душе гадко. Подумать только — чуть своих не сбили!

Прилетел уставший, с тяжелым настроением. Техник, как бы между прочим, что-то сказал о «девятке». Будто бы Красавцев взлетел только после третьей попытки и то кое-как.

Я отмахнулся с досадой: «Значит, летчик такой! Надо проверить».

И вот, проснувшись, вспомнил. Опять неприятность! Если летчик слабый, то никогда тебе не будет спокойно. Оделся, пригласил Краснюкова, и мы вместе пошли в общежитие к офицерам.

Общежитие в помещении бывшего клуба. Большой зал, стоят рядами койки. Чисто, хорошо. Дежурный, увидев меня, крикнул «смирно!» и доложил по форме.

У меня было дело к летчикам, у Краснюкова к штурманам. Разделились на две группы, уселись на койках в разных углах зала.

— Ну как, товарищи, самочувствие хорошее?

— Хорошее, товарищ командир!

— У всех?

Мнутся, переглядываются. Вопрос поставлен с «подтекстом». Отвечают вразнобой и не очень-то уверенно:

— У все-е-ех…

— Ну ладно, тогда поговорим. Командиры звеньев, ваши замечания о прошедшей ночи?

Замечания были, но мелкие. Такой-то припоздал с выруливанием по вине стрелка, такой-то, садясь, забыл включить аэронавигационные огни, за что получил замечание от руководителя полетов. Материальная часть у всех работала исправно, а это в боевом деле — самое главное. И у меня уже отложилось в душе чувство благодарности к техникам, к инженеру эскадрильи. Славные ребята! Молодцы.

Докладывает командир третьего звена лейтенант Ядыкин, плотный ширококостный сибиряк с круглым добродушным лицом. У него в звене неприятности: летчик Красавцев дважды прекращал взлет — упускал направление, и взлетел лишь на третий раз. О причине молчит. Известна она ему или не известна?

Смотрю испытующе:

— Причина?

И сразу вижу — Ядыкин врать не умеет. Опустил глаза, покраснел, сказал тихо:

— Н-не зна-а-ю…

Мне досадно. Значит, знает, да кого-то выгораживает.

— Ладно, садитесь, Ядыкин.

Ищу глазами виновника. Сидит смущенный, недоуменно пожимает плечами.

— Красавцев, что у вас, объясните.

Поднимается, разводит руками.

— Не пойму, товарищ командир, что с ней случилось…

По рядам смешок. Кто-то тихо бросил реплику:

— Почему с ней? С тобой!

Красавцев живо обернулся:

— Нет, Гроховский, с ней!

Ого! Это уже интересно: если человек так уверен, где же искать причину? Самолет не лошадь и настроений менять не может.

— Так, хорошо, Красавцев, значит, вы считаете, что дело в машине? Но ведь вы же на ней три дня тому назад тренировались?!

Красавцев смотрит мне прямо в глаза.

— Вот в том-то и дело, товарищ командир, тренировался! И машина мне понравилась. А вчера — словно подменили!..

Ребята улыбаются. На щеках у Красавцева вспыхнул румянец. Он снова пожал плечами:

— Конечно, товарищ командир, звучит смешно, но это так: самолет почему-то стал другим. И не только на взлете — и в воздухе. Неустойчивый какой-то, тяжелый.

И у меня появилась догадка. И вот уже знакомое мне чувство раздражения и какой-то внутренней обиды.

— Ладно, Красавцев, садитесь, я облетаю машину.

Я весь на взводе. Логически я уже знаю причину. Нужно подтверждение. Но эта волокита принесет много неприятностей. А иначе поступить не могу! Это неизбежно, потому что… потому что…