Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории

К этому времени скончалась его сестра, Екатерина Петровна, которую удалось похоронить на Смоленском кладбище. Дедушку пришлось попросить похоронить дворника. Бабушка, Евгения Мечиславовна, и тетя, Анна Андреевна, были очень плохи. Место захоронения дедушки, несмотря на принятые усилия, установить не удалось. В День Победы прихожу на Пискаревское кладбище и кладу цветы на безымянные захоронения 1942 года…

Бабушку и тетю Асю вывезли из Ленинграда по Дороге жизни в Кириллов, Вологодской области, где Анна Андреевна проработала около года внештатным сотрудником Кирилло-Белозерского заповедника (до войны она окончила историко-лингвистический институт при ЛГУ по специальности «искусствовед»).

Андрей Петрович и Евгения Мечиславовна

По-прежнему голодали. Обе были совершенно беспомощны в житейских делах. Бабушка (урожденная Святополк-Мирская, скончалась зимой 1943 года, унеся с собой тайну своей жизни: ее отец – польский князь литовского происхождения, Мечислав Викторович Святополк-Мирский, мать Ольга Георгиевна Ильина, дворянка, правнучка Дмитрия Сергеевича Ильина, героя Чесменского сражения). Сразу после рождения бабушка была отдана на воспитание в Императорский воспитательный дом. Ее опекала семья чухонцев, живших в Парголово. По какой причине родители обвенчались только спустя годы после рождения дочери, можно только предполагать (Святополк-Мирский – католик, О. Г. Ильина – православная, о чем записано в свидетельстве о рождении бабушки от 1901 г.). Кроме того, могла сыграть немаловажную роль и разница в имущественном положении: польский род Святополк-Мирских владел значительными наследственными имениями, а род Ильиных обеднел. У меня сохранилась фотография матери Мечислава Викторовича. Судя по снимку, дамы очень жесткой!

А. А. Тольская (2-я слева вверху), Ю. Н. Непенин (сидит 2-й слева в середине)

Анна Андреевна Тольская, похоронив мать, получила вызов и зимой 1943 года перебралась к нам в Свердловскую область, поселок Новая Ляля, где, немного оправившись, стала работать на заводе, выпускавшем снаряды, браковщицей. Я хорошо помню, как она появилась в нашем доме. В то время тете Асе было 40 лет (1902–1965 гг.), но выглядела она старухой. Шла, опираясь на палку, шатаясь от слабости. Ноги опухли как бревна, сочились сукровицей, чулки приросли к ногам, чтобы их снять, пришлось их долго отмачивать…

Всю блокаду в Ленинграде прожила моя школьная подруга, Леночка Поликарпова, с мамой, Александрой Ивановной, которая была мне как вторая мать. Я была с ней очень близка и гораздо откровеннее, чем со своей мамой…

Из рассказов Александры Ивановны о блокаде

…Очередь за хлебом. У прилавка еле стоит, качаясь от слабости, женщина, у которой украли карточки, что обрекало ее на верную смерть. Она безнадежно протягивает руку, умоляя дать ей хоть крошку хлеба. Очередь хмуро, равнодушно и даже враждебно оттесняет ее в сторону. Наконец, подошла очередь Александры Ивановны. Она получила хлеб и протянула женщине довесочек. Та упала на колени и стала целовать руки Александре Ивановне…

Александра Ивановна всегда вспоминала этот случай со слезами на глазах. Щемило сердце и у меня. Только что закончилась война, еще не отменили карточки, и мы очень хорошо знали цену хлеба. Величие поступка Александры Ивановны может оценить только тот, кто сам пережил блокаду.

Они жили на улице Красной Конницы (Кавалергардская). Напротив их дома, на углу Суворовского проспекта, до сих пор стоит дом из серого гранита. Во время войны в нем был госпиталь. В одну из бомбежек в дом попала бомба. Александра Ивановна видела, как из окон горящего здания выпрыгивали раненые, пытаясь спастись, и гибли…

После войны госпиталь восстанавливали пленные немцы. Многие были расконвоированы и ходили по квартирам, предлагая свои услуги. Их жалели и подкармливали. Даже мы с Леной как-то отдали им свои завтраки…

В блокадном Ленинграде жили и работали мои тети Крюковы.

Татьяна Александровна – впоследствии видный ученый-этнограф. О ее жизни, дружбе с известными людьми (Д. С. Лихачевым, Л. Н. Гумилевым, А. А. Ахматовой и др.) можно прочитать в книге «Личность и творчество. К 95-летию Т. А. Крюковой», изданной в Петербурге в 2000 году Российским этнографическим музеем.

Татьяна Александровна жила во флигеле музея, продолжала работать, дежурила на крыше во время налетов. Однажды в купол Мраморного зала музея попала бомба и взорвалась. Тетя Таня чудом осталась жива, была сильно контужена и вынуждена была лечиться.

Слева направо: Т. А. Крюкова, А. Г. Бычкова, А. Н. Барановская

На встречу Нового 1942 года сварили столярный клей и слушали пластинки с музыкой Бетховена.

В феврале 1942 года от голода умер учитель и большой друг, видный исследователь творчества Ф. М. Достоевского, В. Л. Комарович, за которым Татьяна Александровна самоотверженно ухаживала, по воспоминаниям Д. С. Лихачева, «отрывая от мужа и от себя такие необходимые крохи мясного, которые ей удавалось достать… Она же и похоронила В. Л. Комаровича и спасла его архив», который передала Д. С. Лихачеву.

17 сентября умер ее муж, Георгий Александрович Никитин, заведующий отделом Поволжья музея. Ему было 37 лет. Похоронив мужа на Смоленском кладбище, Татьяна Александровна вместе с сестрой, Ниной Александровной, выехала в эвакуацию к родителям в приволжский город Козьмодемьянск, у которых жил вывезенный на лето и ее сын, четырехлетний Александр.

Нина Александровна Крюкова работала в Ленинграде в службе коммунального хозяйства Василеостровского района, занималась очисткой города и захоронением умерших. Она оставила пронзительные, полные горечи и трагизма описания жизни в блокадном городе. Каждый раз, когда я их перечитываю, у меня болит сердце. Небольшая часть их напечатана в книге «Блокада глазами очевидцев. Книга 2-я», выпущенной издательством «Остров» в 2015 году.

Н. А. Крюкова

Тетушка была своеобразным человеком, страстным, талантливым. Она до конца своих дней не могла смириться с гибелью царской России, России ее золотого детства. Ненавидела большевиков и считала, что для свержения Сталина и его режима все средства хороши.

Приведу отрывок из ее воспоминаний о начале войны:

Я помню первый день объявления войны. Я жила в то время в Ленинграде.

Ничего не зная, как всегда тусклая и апатичная, я поехала на Невский проспект и пошла в «Гостиный Двор». В одном маленьком магазинчике продавщица, не обращая ни на кого внимания, завешивала окно: «Каждую минуту можно ждать налета», – говорила она не то мне, не то другой продавщице. «Почему?» – спросила я, ничего не подозревая. «Неужели вы не слышали? По-моему, уже всякий знает! Германия объявила нам войну!» Мгновенно что-то стукнуло у меня внутри, и скованные, заснувшие в своей темнице чувства, тесня друг друга, ударили в голову. Их было так много, что у меня закружилась голова и потемнело в глазах. Я вышла и прислонилась к каменной трубе. Мимо меня шли, говорили люди, не обращая на меня внимания.