Исай Абрамович - Взгляды

Массы рабочих, жестоко эксплуатируемых жадной и малоцивилизованной буржуазией, тоже пошли за большевиками вполне осмысленно. Вот и сегодня, отвергая марксистскую идеологию, — не ту, которую защищают сегодняшние вожди России, а подлинную, — что предлагает взамен марксизма Солженицын?

Он говорит «о непостижимой ткани истории».

«Пути истории, — говорит Солженицын словами своего героя Варсонофьева, — сложнее, чем вам хочется… Живя в этой стране, надо для себя решить однажды и уже придерживаться — ты действительно ей принадлежишь душой? Или нет? Если нет, можешь ее разваливать, можно из нее уехать, не имеет разницы. Но если да, надо включаться в терпеливый процесс истории, работать, убеждать и понемногу сдвигать».

Если бы в основе исторического процесса действительно лежали какие-то непостижимые законы, как писал Солженицын, то никаким умникам не удалось бы их нарушить.

Если история, как считает Солженицын, это река, то не следует ли из этой концепции, что история пореволюционной России тоже река, которая вот уже 60 лет течет в определенном направлении? Но вот приходит Солженицын (тут я пользуюсь его сравнением) и утверждает, что это не река, а загнивающий пруд… То, что романовская Россия просуществовала 300 лет, а Советская Россия — 60 лет, не меняет сути дела.

Нам кажется, что по отношению к сегодняшней России, равно как и по отношению к царской России перед войной 1914 года, правильными были и остаются утверждения, что это, выражаясь языком Солженицына, не река, а «загнивающий пруд». Солженицын прав, когда говорит «о поднимающихся волнах бурлящих сил», но он не учитывает, что эти силы образовались под влиянием революционных партий России. В результате их борьбы с самодержавием стало ясно, что «большое семипудовое тело агнца» стало беспомощным благодаря бездарности царской администрации и самодержавного, устаревшего строя, показавших себя неспособными управлять Россией.

Из солженицынской терминологии не ясно, что он подразумевает под «терпеливым процессом истории». Он неоднократно и в различных своих произведениях проводит мысль о том, что для «России нужны работники, делатели» («Август 1914»), что «делают делатели, а не мятежники». Он писал:

«Что… заставит людей думать о душе, что отвратит их от корыстолюбия, что и как настроит их душу на «разгадку» загадки лучшего человеческого строя? Душа всех, всего народа, потому что если одиночек, то снова вожди, политика и тактика в ущерб справедливости и этике, снова насилие над естественным иррациональным ходом истории…

…Какой же исторический путь России, каким должно было бы быть естественное, непрерываемое извне течение русской истории? Кто это может сказать? Я чувствую, что это мысль об истории и ее движущих силах бездонна, поэтому никак не получается донырнуть до дна, достать песок истины, которая объяснила бы все необходимости и противоречия». («Август 1914»).

Солженицын считает, что разгадать перспективу развития России может только душа народа. Но кто же станет выразителем этих душевных стремлений народа? На этот вопрос он не отвечает. Он откровенно признает, что определить движущие силы русской истории он не может.

Напряду с этим, он решительно отвергает философскую концепцию марксистов. В «Нобелевской лекции по литературе», он писал:

«…и страны, и целые континенты повторяют ошибки друг друга с опозданием бывает и на века, когда кажется, так все наглядно видно, а нет, то что одними народами пережито, обдумано и отвергнуто, вдруг обнаруживается другими, как самое новейшее слово».

Солженицын не может понять, почему во всех странах происходит повторение общественных форм, несмотря на наглядно зримые их недостатки. У меня сложилось такое впечатление, что взгляды Солженицына выработались у него не в спокойной обстановке, не как взгляды ученого, а как борца. Он отверг навязанную ему сначала в школе, затем в вузе идеологию, потому, что она была навязана ему так же, как она была навязана сотням, тысячам и миллионам других людей. Он не проникся желанием глубже познать марксистскую философию, и это естественно, ибо он был переполнен чувством ненависти к сталинской системе, стремлением сбросить с себя это наваждение.

Он обратился к произведениям Маркса не для того, чтобы познать эту идеологию и взвесить все за и против, а для того, чтобы опровергнуть эту доктрину, и он стал выискивать материал для опровержения ставшей ему ненавистной идеологии.

Отвергая марксистскую идеологию, он тем самым отверг единственно обоснованное объяснение причин непонятной для него монотонности исторического процесса.

Маркс и Энгельс выработали свои взгляды на основе глубокого изучения естественных наук, философии, истории, экономических наук, а также на изучении произведений всех утопистов-социалистов. Не было при их жизни ни одной, заслуживающей внимание книги во всех указанных областях науки, которая бы не стала предметом их пристального изучения. Для своего времени они стояли на вершине человеческих знаний.

Солженицын выхватывает из их учения 20–30 случайно подобранных фраз то, что такие фразы не связаны с основами их учения, мы показали путем разбора всех примеров, взятых Солженицыным из их высказываний, — не связанных с их учением и между собою, и делает попытку таким образом опрокинуть систему взглядов, которая в течение ста с лишним прошлых лет была властителем дум, и которая сейчас продолжает оставаться властителем дум огромного количества мыслящих людей.

Конечно, никакая концепция не может претендовать на вечность. Бесспорно, кое-что устарело в учении Маркса-Энгельса. Сами основоположники коммунизма неоднократно подчеркивали, что их теория не догма, что она должна систематически сверяться с новейшими открытиями в области естественных и экономических наук и с практикой.

«Теория не есть вексель, который можно предъявить действительности ко взысканию, — писал Л. Д. Троцкий в книге «Что такое СССР?», — если теория ошибается, надо ее пересмотреть или пополнить ее пробелы. Надо вскрыть те реальные общественные силы, которые породили противоречия между советской действительностью и традиционной марксистской концепцией. Во всяком случае, нельзя бродить впотьмах, повторяя ритуальные фразы, которые могут быть полезны для престижа вождей, но зато бьют живую действительность в лицо». (стр. 83–84).

Следует, однако, подчеркнуть, что все открытия в области естественных наук, которые произошли за время после смерти Маркса и Энгельса, в том числе и в области генетики, кибернетики, физики, химии не только не опрокинули теоретических основ диалектического материализма, а наоборот, уложились в рамки учения основоположников коммунизма. Осуждения, которые получили при Сталине открытия в области физики, генетики, кибернетики, не являются марксистскими так же, как порочный сталинский режим не является социализмом. Единственно, на чем основываются все ниспровергатели марксизма, это на опыте русской, китайской и других социалистических революций.