Пу И - Последний император

В первый день осмотра я всегда старался в многолюдных местах не поднимать головы. Я обнаружил, что так поступал не я один. Все вели себя достаточно скованно. Бывший смотритель, который в Фушуне при японцах занимался строительством японского синтоистского храма, был бледен, как полотно, и старался все время быть в середине толпы, желая спрятаться за спины других. Когда мы прибыли в Тайшаньбао, практически никто не осмеливался поднять голову. Так, в полном смятении, мы выслушали рассказ о кооперативе и его истории, а потом нас повели осматривать новые модели сельскохозяйственных орудий. Мы побывали на птицеферме, в теплицах, хлеве и амбарах. Нас всюду встречали радушно. Некоторые даже переставали работать и стоя приветствовали нас. Я был уверен, что меня не узнавали, и надеялся, что так будет всегда. Однако в самом конце при посещении Дома одного из крестьян я уже не смог спрятаться от самого себя.

Это была семья из пяти человек, хозяина звали Лю. Он и жена работали в поле, а старший сын числился учетчиком в теплицах. Второй сын учился в средней школе, а дочь работала на гидроэлектростанции. Когда мы вошли в дом, там была лишь одна хозяйка. Она готовила обед. Завидев местное начальство с группой людей, она заторопилась, сняла передник и пригласила в комнату с чисто выбеленным потолком. Принимая нас как истинных гостей, она по местному обычаю пропустила нас в комнату и усадила на глинобитную лежанку-кан. Я уселся с краю, рядом с невысоким буфетом, на котором под стеклянным колпаком стоял будильник с круглым циферблатом и натертый до блеска чайный сервиз. С другой стороны стояли фарфоровая ваза и сосуд для хранения чая.

Сопровождавший нас человек не сказал ей, кто мы. "Вот пришли несколько человек посмотреть, как живут члены кооператива. Расскажи им!" — попросил он. Женщина не отличалась ораторским искусством, но из ее отрывочных воспоминаний мы поняли, что в семье на семь ртов у них был маленький клочок земли и жили они во времена марионеточного правительства, как нищие. "Сажали рис, а ели желудевую муку. Если японцы находили в доме хоть одно зернышко риса, человека тут же объявляли "экономическим преступником". Рассказывали, что одного больного человека прямо на улице стошнило. Полицейский, заметив в рвоте рис, тут же арестовал его. Одеты были кто во что. Девушкам приходилось покрывать себя мешковиной. Однажды на Новый год дед решил украдкой сварить немного риса, чтобы накормить изголодавшихся детей. В полночь появились полицейские, все перепугались до смерти. Оказывается, они пришли набирать людей на рубку леса и рытье окопов — якобы против бандитов. Какие там бандиты, они боялись наших солдат! Старика забрали. В те времена с таких работ мало кому удавалось вернуться живым."

В это время вернулся сын хозяйки. Совсем небольшого роста, с короткими ногами, он оказался инвалидом от рождения. Отвечая на наши вопросы, он рассказал, что в старом обществе он, инвалид, жил хуже собаки. Теперь же, как и все, работает. В глазах этого не достигшего еще и тридцати лет человека я мог прочитать всю боль и страдания, выпавшие на его долю. Однако когда разговор коснулся проблем сегодняшнего дня, у него, как и у матери, в глазах и интонации появилась радость и уверенность в себе. В отличие от матери он больше говорил о делах в кооперативе, о выращивании овощей в теплицах, причем с такой радостью, будто пересчитывал семейные реликвии.

— Овощами мы в основном удовлетворяем потребности рынка, все четыре сезона; сорта такие, которых не было до освобождения. Есть и помидоры, и сладкий перец.

Тут женщина подхватила разговор и стала рассказывать, что в прежние времена не то что помидоры, они и капусту видели редко. Хозяйка сняла с большого чана, стоявшего в углу комнаты, покрывало и показала нам рис, который был внутри. Сын засмеялся: "Рис-то зачем показываешь?" Женщина отреагировала мгновенно: "Может, сейчас это и ничего, а вспомни, как было во времена правления императора Кандэ".

Ее слова больно ударили меня.

Входя в этот дом, я больше всего боялся, что кто-нибудь поинтересуется, как меня зовут. А теперь я понял, что если не назову себя перед тем как уйти, то произойдет чудовищный обман, которому не будет оправдания.

Я встал и, опустив голову, произнес:

— Кандэ, о котором вы только что говорили, предатель, император Маньчжоу-Го Пу И. Это я и есть. Я прошу у вас прощения и снисхождения…

Не успел я договорить, как бывшие высокие чиновники, пришедшие вместе со мной, тут же встали.

— Я тот самый человек из Министерства труда, который сгонял рабочих…

— Я — чиновник из Министерства сельского хозяйства, который отбирал у вас рис…

— Я начальник военного округа, куда для японцев набирали солдат…

Женщина остолбенела. Было очевидно, что такого она не ожидала. Она хоть и знала, что придут бывшие прислужники японцев, но не знала ни наших имен, ни нашего прежнего статуса. Еще большей неожиданностью стало то, что у нее будут просить прощения и ждать приговора.

Какой будет приговор? Будет ругать нас нещадно? Рыдать? Или выйдет, позовет соседей, родственников тех, кто пострадал в эти годы, чтобы всем вместе выместить свой гнев на нас?

Нет. Она тяжело вздохнула. Это был вздох, который растопил мое сердце и то напряжение, которое царило в воздухе.

— Дело прошлое, зачем об этом говорить! — Она вытерла слезы. — Лишь бы готовы были учиться и прислушиваться к словам председателя Мао, чтобы стать настоящими людьми!

Мы слушали ее молча, и на глазах у нас были слезы. В конце мы разрыдались.

— Мы знаем, кто вы, — сказал сын, молчавший все это время. — Председатель Мао говорил: "Большинство преступников смогут измениться". Он прав. Народ сможет вас простить!

Двое простых крестьян, о которых я думал, что они "грубые" и "неотесанные", что их ненависть к нам затмевает всякие разговоры о "снисхождении", тем не менее оказались столь великодушными!

Это были великие люди, к которым мои мерки не годились.

Я подходил к ним с презрением и предвзято, а они отнесись к нам с таким благородством.

Сегодня они хозяева страны. За ними стоит огромная сила — крепкое правительство и мощная армия, руководимая коммунистической партией. Перед ними оказались преступники, натворившие немало бед, и они к ним отнеслись великодушно!

Почему они так верят партии и председателю Мао? Как они восприняли политику партии в отношении перевоспитания военных преступников? И почему партия и народное правительство так доверяют людям, верят, что они обязательно примут эту политику?

Эта экскурсия дала мне ответы на все.