Святослав Рыбас - Василий Шульгин: судьба русского националиста

Русское зарубежье осталось за бортом, не были исключением даже такие великие созидатели, как изобретатель телевидения Владимир Зворыкин и авиаконструктор Игорь Сикорский. Однако Вейдле точно назвал три «дара», которые принесла России революция: «…сознание единства всей огромной страны, участие всего населения в ее исторической жизни, правящий слой, близкий народу, внутренне не отделенный от него. Ни одним из этих даров Россия никогда не обладала»[481].

Благодаря этим дарам Советский Союз превратился в великую державу и при этом, как до него Петровская империя, не смог выйти за свои пределы. Обуржуазившиеся внуки советских инженеров эпохи сталинской индустриализации захотели преобразовать «царство», согнать с Олимпа состарившихся дедов и пошли по пути Прогрессивного блока, тоже надеясь сохранить государство от собственных разрушительных усилий, но они не знали урока отречения императора Николая Александровича Романова.

Как же развивались события после публикации «Трех столиц»?

Б. А. Бахметев написал из Вашингтона В. А. Маклакову 1 марта 1927 года: «Пишу под свежим впечатлением книги Шульгина „Три столицы“, книги захватывающей, любопытной, как живой документ, написанный кровью бесконечно искреннего человека. Несомненная картина России, оживающей силой самоутверждающейся жизни; бесконечно искреннее срывание покрова с факта полного непонимания и незнания так называемой эмиграцией происшедшего и происходящего в России процесса. В то же время книга, не дающая ответа или, вернее, дающая неубедительное представление о том, откуда и как могут произойти события, в результате которых изменится система; кто истинные носители, активные исполнители хотя бы слепой воли исторической эволюции? О крестьянстве почти не слышно. Конечно, В[асилий] В[итальевич] в деревне не мог быть и писал правдиво лишь о том, что наблюдал. Вы чувствуете поневоле увлечение „фашистской“ организацией контрабандистов, которые руководили его жизнью в России. Но нет ничего, что сколько-нибудь говорило бы о серьезности и силе этой организации. В конце концов нет возможности судить, поскольку в картине, данной В[асилием] В[итальевичем], влиял на окраску природный романтизм автора.

Мне очень хочется, чтобы Вы написали, что Вам лично известно по этому вопросу от В[асилия] В[итальевича]; как он оценивал положение, так как ясно, что многого нельзя было писать. Всегда среди русских ходят разные басни… Что было на самом деле?»[482]

Между тем история еще продолжалась. В конце марта 1927 года в финском городке Териоки было назначено совещание Кутепова с военными представителями «Треста». Накануне совещания преемник умершего Дзержинского Менжинский наставлял военного руководителя «Треста» Потапова: всячески оттягивать сроки начала вооруженного выступления и компрометировать идею белого террора. На прощание Менжинский сказал, что существование «Треста» несколько затянулось, ведь в конце концов чекисты не могут так долго оставаться слепыми, а иностранные разведки, не получающие нужных сведений, соглашаться на связь с ним. Дело в том, что Сталин отдал команду заканчивать операцию, так как ее продолжение начинало препятствовать развитию внешнеэкономических связей СССР: правительства западных стран ожидали скорого переворота в Москве!

Но с другой стороны, как без «Треста» сдерживать Кутепова?

На встрече в Териоках Кутепов сообщил, что в его распоряжении значительные офицерские силы в европейских странах и террористические группы, первую группу из восьми человек можно отправить в любой день. Он спросил о сроках восстания. Потапову пришлось юлить, жаловаться на отсутствие денег. Стало очевидно, что еще немного времени — и Кутепов начнет действовать самостоятельно.

После возвращения из Финляндии в Париж Кутепов, как указывалось в сообщении Иностранного отдела (ИНО) ОГПУ, «разработал сеть террористических актов в СССР и представил свой план на рассмотрение штаба»[483]. В этом плане значилось убийство Сталина, взрыв военных заводов, убийство руководителей ОГПУ и командующих военными округами.

21 апреля в советских газетах было помещено сообщение о ликвидации контрреволюционной шпионской группы, руководимой белым генералом Кутеповым. Кутепов обвинялся в связях с иностранными разведками. Ни одно имя арестованных по делу не было названо.

Вскоре «экономический директор» «Треста» Эдуард Стауниц (сотрудник ОГПУ Опперпут), перейдя вместе с Захарченко-Шульц и Радкевичем на финскую сторону, признался, что он чекист…

Шульгин узнал об этом — надо было каяться. Он написал две статьи, объясняя свое положение, но генерал Кутепов, от которого он получил информацию, запретил их печатать, желая сохранить авторитет РОВСа.

1927 год стал в СССР «годом военной опасности». 12 мая в Лондоне полиция вторглась в помещение англо-советского акционерного общества «Аркос». 27 мая правительство Великобритании разорвало дипломатические отношения с Советским Союзом. 7 июня в Варшаве юношей-белоэмигрантом Борисом Ковердой был застрелен советский полпред П. Л. Войков, один из организаторов расстрела Николая II и его семьи.

Вечером 7 июня 1927 года группа боевиков РОВСа во главе с первопоходником-добровольцем капитаном Виктором Ларионовым, перешедшая финляндскую границу, бросила бомбу во время заседания партклуба в Ленинграде, было ранено 30 человек.

15 июня в Женеве на неафишируемой встрече глав МИД Великобритании, Германии, Франции, Бельгии, Японии обсуждался план антисоветских мероприятий, который предложил английский министр О. Чемберлен. И лишь одна Германия не стала ввязываться.

Владелец нефтедобывающей компании «Ройял Датч Шелл» Генри Детердинг, женатый на русской эмигрантке Лидии Павловой, финансировал подрывные акции против СССР, в том числе подготовку к военной интервенции, препятствовал другим западным компаниям сотрудничать с советской нефтяной отраслью.

Ответное письмо Маклакова Бахметеву о книге Шульгина датировано 16 сентября 1927 года: «Помню, что я тогда же показал Шульгину Ваш отзыв о нем и Ваш запрос; отзыв был, конечно, ему приятен, но на самый запрос он уже ответил с некоторым пожиманием плеч, что, конечно, дескать, Вы правы, и он видит в той организации, которая его возила, зародыш будущего фашизма, полезного для России, но…

Дело в том, что Шульгин, как очень эмоциональный человек и при этом очень искренний, сам переживал эволюцию своих собственных наблюдений; переехал он границу в совершенно восторженном настроении; затем это настроение стало понемногу падать; я его увидал много раньше появления книги, и тогда уже он признавался мне, что вводит поправки в свои выводы. Все это довольно понятно; ехал он в Россию полный воспоминаний 20-го года, когда было видно только одно продолжающееся разложение, и материальное, и моральное, когда можно было думать, что Россия погибает; к своему изумлению, он столкнулся с обратным и новым процессом морального и материального восстановления. Все его приятно поражало: и то, что закипало оживление в экономической жизни, и то, что никто не поддерживал большевистских идеалов и мечтаний, и то, что в разговорах на улицах их перестали бояться, и last but not least то, что в России уже могла существовать и действовать „контрабандистская“ организация. Шульгин воочию наблюдал развитие „быта“, по Вашему выражению, и думал, что он находится накануне того дня, когда этот быт сковырнет власть. Это чувство было в нем настолько живо, как он мне признавался, что, когда он переехал границу, то он почти каждый день ждал в газетах известия о перевороте. Известие не приходило; он поневоле признавался себе, что процесс все-таки более затяжной, чем ему казалось, и начинал резонерствовать, объясняя по-своему и сущность процесса, и его будущность, и причины, его замедляющие.