Сергей Есин - Дневник, 2006 год

Я полагаю, что мои новые шкафы это тоже попытка найти систему, но знаю, что все останется по-прежнему. На столе гора бумаг и стопки книг — чтобы все было на глазах, газеты на кресле, работы учеников на диване, где раньше жила собака. Дня не проходит, чтобы я о собаке не вспомнил.

Вечером передали о прекращении почтового, воздушного и железнодорожного сообщения с Грузией. В «Труде» вчера была заметка об одиннадцати ворах в законе, которые недавно собирались на сходку в Москве. Однако уже сегодня утром, наших военных, сидящих в Тбилисском узилище, отпустили. Все наши политические деятели выступили, оговорившись, что все они любят грузинский народ. Я тоже абстрактно люблю грузинский народ. Но я ненавижу чванливых молодых грузин, которые, ковыряя в зубах, рассматривают как надоевшую добычу русских женщин на пляжах, которые пренебрежительно разговаривают со слабыми на улицах, которые наглы и беззастенчивы на базарах.

3 октября, вторник. Просто хоть не приезжай в институт, обязательно случится какая-нибудь гадость. Тарасов собирается в Италию на некую-то конференцию, связанную то ли с языком, то ли с литературой. Еще в прошлый вторник встретил Евг. Солоновича во дворе. Но только теперь понял, его как бы извиняющуюся интонацию, тогда я деталей не знал. Вот, дескать, едем в Италию уже без вас. Интонация была правильная, потому что все, связанное с итальянским языком, с итальянскими связями, начинал именно я. И Евг. Мих. это прекрасно и отчетливо понимал. Его слова я тогда пропустил мимо ушей, даже как бы успокоил Солоновича: едут вдвоем с ректором, это естественно и нормально. Но оказалось, что Тарасов берет с собою еще Варламова и Королева. Его сокровенные желания мне понятны, как понятно, чего он хотел бы в будущем. Притом я знаю, что этого, при всей ловкости, не получится, — не хватит внутреннего потенциала и не тот жанр. Почувствовал себя уязвленным, в сознании замаячило легкое словцо «непорядочность». Догадываюсь, заложником каких сил и обещаний стал уважаемый БНТ. И печатая, если это случится, эту часть дневника я и не подумаю сделать купюры. Ни с кем я не хочу воевать, но никого и не стану щадить, спасая чужую репутацию.

В пятницу, как мне рассказали, но я и об это знал, состоялось чествование наверху в зале защиты дипломных работ В.П. Смирнова. По этому поводу Литгазета дала крошечную заметочку, в которой перечислены все заслуги дорогого профессора. Чувствуется, что натягивали, как только могли. Я бы об этом и не вспомнил, если бы утром в понедельник Надежда Васильевна не потребовала, чтобы я вписал все, связанное с моей общественной и научно-исследовательной работой за год в мой листок нагрузки. Это требуют от всех работников кафедры. Я сначала растерялся и чего-то написал о защищенной диссертации, но потом, когда взял листок Галины Ивановны Седых, понял, как надо писать о себе.

Но к дню рождения В.П. Наибольшей сенсацией было появление Гали Низовой и Вас. Вас. Калугина. Их встретили аплодисментами. Калугин, конечно, никогда не узнает, что несколько лет назад, когда уезжал за границу Сиромаха, я уже предлагал взять его к нам на работу, однако все наши «соротники» по кафедре запротивились: «Вы-то, Сергей Николаевич, со своей добротой его простили, а мы простить его не можем». У В.П. кто-то провокационно спросил, пригласил ли он С.Н. На что В.П. с присущей ему рисовкой ответил: «Приглашены только мои друзья». Здесь же был и Е.Ю.Сидоров, которого В.П. так мило во время моих выборов называл Сидорини. Лев Иванович на этот день рождения не пришел. После нашего с ним разговора?

До начала семинара успел съездить в резиденцию посла Германии на прием по случаю дня Воссоединения. Приехал рано, но залы уже были полны. Грустно втал возле камина, ожидая только одного человека, ради которого и приехал. Думал, что она уже и не появится, но вдруг она появилась. Так хорошо, но маловато поговорили, зато вместе пошли поесть в шатер, в сад. В посольстве Германии все же лучшая в Москве кормежка.

Здесь отвлекусь и вспомню, что я за этот день ел. Утром пришла бабушка Кати Поляковой и принесла горячую пиццу, которую уложила на стол Н.В., и мне — цветы. (Тем не менее, и несмотря ни на что, я сказал, что никакого диплома у девочки не будет, пока она не обсудится на семинаре. Диплом это особая вещь, особое состояние студента и никакие отличные оценки по другим предметам здесь не помогут.) Итак, была съедена, вернее попробована пицца. Но до этого еще дома, фасоль с помидорами и луком и пшенная каша. (Не повторяю ли я здесь гастрономию и стилистику романа Мердок «Море, море»?) Потом с двумя сумками еды и напитков пришел Толя Королев: он решил обмыть свою премию. Спросил меня, не с моей ли подачи БНТ посылает его в Италию, я сказал, что нет. Свою реплику о других институтских претендентах на премию я пропускаю. Из Толиной корзинки я съел два кусочка пахлавы.

Теперь пора возвратиться в шатер, где поят белым и красным вином и замечательным немецким пивом. Последнее не по моей части, потому что впереди у меня семинар. На моей тарелке оказались две жареные сосиски, большой ломоть замечательного колбасного фарша, большой кусок горячегосвиного окорока, который тут же, задрав корочку, нарезал умелец-повар. Особые слова надо сказать о замечательной негорькой горчице.

За разговорами о смысле жизни и новых работах у каждого, мы это съели. Мелькали какие-то знакомые и смутно знакомые люди. Пробежал мимо с искательным выражением лица, полной тарелкой и большим стаканом пива наш, по болезни находящийся в отпуске, преподаватель Анатолий Игнатьевич Приставкин. Ему, старому пенсионеру, как и мне, надо поддерживать отношения. Понимаю.

Чтобы не касаться темы романа Мердок, вспомню: вечером, заехав после семинара к Юре Авдееву, съел несколько долек шоколада, две порции чечевицы с луком, поджаренным на сливочном масле, большой кусок макового торта, — ел такой впервые в жизни, — и выпил большую бульонную чашку красного чая. Приехав, домой в десять часов съел еще и два сочный ломоть куска арбуза.

Особе слово следует сказать о двух порциях десерта.

После того, как мы с Нэлей Васильевной закусили свиной ногой, а времени до начала моего семинара уже оставалось совсем немного, мы поднялись в большой парадный зал, где еще раньше я приметил стол с потрясающими немецкими десертами. Крем с тонким, как папиросная бумага, кусочком груши, — это восторг! Что, чего описывать — это неописуемое, да интересно читать, — интересно попробовать! С большим аппетитом опустошил вазочку с этим кремом и даже, признаюсь, две съел.